Шрифт:
Глухая, ноющая боль всколыхнулась где-то под сердцем. Алексей невольно прижал руку к груди. Блин горелый… надо что-то делать со здоровьем… так ведь недолго и дуба дать…
– Петрович?
– Сына у меня убили, Леша, – директор поднял взгляд, в котором стыла пустота. – Под Кизляром.
Он стиснул пальцы, сведенные в замок, так, что побелели костяшки.
– Наверное, пока эти пробляди Россию не угробят, не успокоятся. Я не чеченов имею в виду.
Алексей тер и тер ладонью грудь, разгоняя ноющую боль.
– Понятно… Ты держись, Петрович. Вот я держусь, и тебе надо…
– Ясен пень, как ты говоришь… – он хрустнул пальцами. – Сноха учительницей работает, ей зарплаты одной на хлеб… А внучку поднимать нам с бабушкой придется.
Он вздохнул, как кашалот, выброшенный на берег.
– Не мое это дело, конечно… и не стал бы я спрашивать, при другом раскладе. А теперь вот спрошу. Отчего не женишься, Леша? Кругом столько женщин зря пропадает, и дочка у тебя сирота…
– Сложный это вопрос, Петрович, – очень серьезно, без малейшей улыбки ответил Чекалов. – Так что держаться нам и держаться. Я не только тебя да себя имею в виду.
Ящерка, проснувшись, легонько пробежалась по позвоночнику – надо думать, в качестве утренней разминки.
– Так я пошел, Петрович.
– Да-да, само собой…
Выйдя из конторы, он поплотнее запахнул воротник и огляделся. Привычно сделал над собой усилие, и мир враз стал стеклянным. Так… понятно…
Черная, как сажа 31-я «Волга» – и даже стекла кругом тонированы, гляди-ка – стояла на противоположной стороне улицы, в какой-то сотне метров, буквально излучая пристальное внимание к персоне Чекалова А. Б. Спасибо, ящерка. Значит, все решится сегодня?
Миновав собственную «Ниву», Алексей направился к припарковавшейся у обочины «Волге», уверенно сокращая расстояние. Подойдя вплотную, дернул за ручку и ввалился в салон, прямо на заднее сиденье.
– Здравствуйте, Борис Львович.
Пожилой мужчина, сидевший сзади, рассматривал его через линзы старомодных очков в роговой оправе.
– М-да… Значит, я не ошибся.
Момент, когда человек в темном пальто, сидевший рядом с водителем, успел вытащить газовый баллончик, Чекалов откровенно упустил. Что-то мягко фыркнуло в лицо, и наступила тьма.
Цветные пятна сплетались, извивались, танцевали свой бесконечный таинственный танец. Смысл?
«Открывай глаза. Нет смысла медлить. Время уходит»
«Как скажешь, ящерка»
Алексей открыл глаза. Потолок над головой вел себя странно – то приподнимался, то чуть опускался, и при этом норовил елозить туда-сюда, вращаясь заодно и вокруг некой невидимой оси… Пощупал рукой – под задницей какой-то топчан, что ли…
Он спустил ноги с топчана и сел, придерживаясь ложа обеими руками. У-ух, штормит…
В помещении, размером не слишком превосходившем кухню в малогабаритной квартире, кроме Чекалова А. Б. не было ни души. И никакой мебели, кроме топчана и оцинкованного столика, более всего приличествующего какой-нибудь прозекторской. Оба предмета мебели были явно прикручены к полу. В углу белел утопленный в пол ватерклозет, над ним – короткая резиновая кишка, торчащая из маленькой стенной ниши с тускло блестевшим водяным краном. И никаких признаков наличия окон. Зато имела место железная дверь с характерным лотком «кормушки» и лампочка в нише над оной дверью, светившая сквозь толстое стекло – неужто пуленепробиваемое?..
– Здравствуйте еще раз, уважаемый Алексей Борисович, – раздался голос свыше. Чекалов повернул голову к источнику звука – голос явно звучал из вентиляционной отдушины. – Прошу прощения за столь необычный способ знакомства, но вы сами должны понимать…
Голос умолк, давая возможность собеседнику самостоятельно домыслить фразу. Очень экономный способ беседы, кстати – задаешь начало, далее оппонент сам додумывает до логического завершения, и, поскольку это уже по сути его собственные рассуждения, вынужден согласиться. Ведь не станешь же спорить сам с собой?
– Голова кружится, – сообщил он отдушине. – И вообще, отчего такой убогий интерьер? Я разочарован.
Динамик одобрительно хмыкнул.
– Я рад, что вы сохранили спокойствие и чувство юмора. А то некоторые впадают в истерику, начинают требовать адвоката… Головокружение, это остаточное действие препарата. Это сейчас пройдет.
Кивнув, Чекалов вновь растянулся на топчане. Перевернем-ка мы ситуацию наоборот. Пусть этот голос свыше излагает и доказывает. А мы помолчим, послушаем… Молчание – золото!