И тут она вспомнила про пари.

Ну, она была почти уверена, что Валенте о нем забудет. Как только Бланес позвал его: «Иди ко мне», он и думать забыл о всяких пари и в экстазе потрусил к маэстро, это точно.

А если нет? Что, если он решит довести игру до конца? Элиса подумала об этой возможности и обнаружила, что тут же начинает волноваться. Что-что, а свое слово она сдержит: выполнит все, что он скажет, но все же она думала — надеялась, — что, в свою очередь, он постарается не перегибать палку. Она была готова уступить, рассчитывая, что он сделает то же самое. Она была почти уверена, что больше всего Валенте хотелось ее унизить, и если она нормально воспримет и выполнит его приказы, игра утратит для него всякий интерес.

Я позвоню тебе на мобильник. Один звонок. И скажу, куда тебе идти и как, что ты можешь взять с собой, а что нет…

Телефон в кармане брюк вдруг вызвал у нее ощущение неловкости. Словно на ее бедре лежала рука Валенте. Она вытащила его и посмотрела, нет ли пропущенных звонков: их не было. Тогда она положила мобильник на стол движением игрока, который делает последнюю ставку на один-единственный номер. Подняв глаза, она прочла тревогу во взгляде Виктора, который, казалось, знал абсолютно все мысли, мелькающие в ее голове.

— Боюсь, вчера я зашел слишком далеко, — сказал Виктор. — Я не должен был так с тобой говорить… Ты наверняка неправильно меня поняла. Я… я не хотел тебя напугать.

— Ты меня не напугал, — с улыбкой ответила она.

— Я рад, что ты так думаешь. — Но, судя по тому, как изменилось выражение его лица, чувствовал он нечто противоположное. — Я целый день думал о том, что все слишком раздул. В конце концов, Рик — не сатана…

— Я и думать не думала о таком сравнении. Но хорошо, что ты прояснил этот вопрос, потому что сатана мог бы обидеться.

Что-то в ее ответе очень развеселило Виктора. Увидев, что он смеется, Элиса тоже расхохоталась. А потом перевела взгляд на свой почти нетронутый сандвич и на лежащий рядом и словно выжидающий чего-то мобильник.

— Не понимаю только, как вы могли подружиться. Вы такие разные… — проговорила она.

— В то время мы были маленькими. В детстве делаешь много такого, на что потом смотришь другими глазами.

— Наверное, ты прав.

И тут вдруг Виктор заговорил. Его монолог напоминал бурю: фразы были как раскаты грома, неспешно срывающиеся с языка, но подталкивающие их мысли походили на сильнейшие разряды молнии внутри него. Элиса слушала внимательно — впервые за время их знакомства Виктор говорил не о теологах и не о физике. Он отвлеченно смотрел в одну точку, а его голос рассказывал историю.

Он, как всегда, говорил о прошлом. О том, что уже случилось и еще случается, как когда-то объяснил Элисе дедушка. О том, что было и поэтому продолжает быть. Он говорил о том единственном, что занимает наши разговоры, когда мы говорим по-настоящему, потому что невозможно во всех подробностях и с внутренним интересом говорить о чем-то, кроме воспоминаний. Слушая его, Элиса забыла о столовой, конгрессе и профессиональных амбициях — существовал только голос Виктора и его история.

По прошествии нескольких лет она поняла, что дедушка был прав, когда сказал как-то: «Прошлое других может быть нашим настоящим».

Время — действительно странная штука. Оно уносит все случившееся в такую даль, куда нам нет пути, но и оттуда все прошедшее продолжает оказывать на нас свое магическое воздействие. Виктор снова стал мальчиком, и она могла довольно живо представить себе их обоих: два одиноких паренька с одинаково развитым умом и, возможно, схожими вкусами, обуреваемые любопытством и жаждой знаний и в то же время такими увлечениями, которыми не решались заняться другие ребята их возраста. Но они это делали, и это отличало их от других. Рик был командиром, тем, кто всегда знает, что надо делать, а Виктор — Вики — молча соглашался, возможно, опасаясь того, что может случиться, откажись он, или, возможно, не желая отставать от Рика.

Виктор объяснил, что главная привлекательная черта Рика была в то же время его самым большим недостатком — его ужасное одиночество. Брошенный родителями, воспитанный дядей, который все больше проявлял по отношению к нему равнодушие и увеличивал дистанцию, Рик не знал никаких правил, норм поведения, и просто не мог думать ни о чем, кроме себя. Все окружающие были для него подобием театра, служившим исключительно для его развлечения. Виктор превратился в постоянного зрителя, но, повзрослев, перестал ходить на фантастические спектакли.

— Рик не походил ни на одного нормального человека: у него было богатое воображение, но при этом он был абсолютным прагматиком. Никаких иллюзий он не строил. Если ему что-то было нужно, он всеми силами стремился к этому, невзирая ни на кого и ни на что… Вначале мне нравилось, какой он. Наверное, это происходит со всеми мальчишками, когда им встречается такой человек. В то время мир Рика заполнял секс. Но всегда с точки зрения циника. Девочки, все девочки, были для него более низкими существами. Когда он был школьником, он играл с порножурналами, которые собирал кипами, заменяя лица моделей на фотографии одноклассниц… Сначала это было смешно, но потом надоедало. Больше всего меня раздражало его обращение с девочками… Для него они были предметами, вещами для получения удовольствия. Я никогда не видел, чтобы он кого-то любил, только пользовался… Ему нравилось их фотографировать, снимать их на камеру без одежды, в ванной… Иногда он давал им деньги, а иногда делал это без их ведома, скрытыми камерами.