Сочинения. В 2-х томах
вернуться

Клюев Николай Алексеевич
Шрифт:

279-288. ЛЕНИН

I

Есть в Ленине Керженский дух,

Есть в Ленине Керженский дух, Игуменский окрик в декретах, Как будто истоки разрух Он ищет в Поморских Ответах. Мужицкая ныне земля, И церковь — не наймит казенный. Народный испод шевеля, Несется глагол краснозвонный. Нам красная молвь по уму, — В ней пламя, цветенье сафьяна; То Черной Неволи Басму Попрала стопа Иоанна. Борис — златоордный мурза, Трезвонит Иваном Великим, А Лениным — вихрь и гроза Причислены к Ангельским ликам. Есть в Смольном потемки трущоб И привкус хвои с костяникой, Там нищий колодовый гроб С останками Руси великой. «Куда схоронить мертвеца» — Толкует удалых ватага… Поземкой пылит с Коневца, И плещется взморье-баклага. Спросить бы у тучки, у звезд, У зорь, что румянят ракиты… Зловещ и пустынен погост, Где царские бармы зарыты. Их ворон-судьба стережет В глухих преисподних могилах… О чем же тоскует народ В напевах татарско-унылых?

1918

II

Братья, сегодня наша малиновая свадьба –

Братья, сегодня наша малиновая свадьба — Брак с Землей и с орлиной Волей! Костоедой обглоданы церковь и усадьба, Но ядрено и здраво мужицкое поле. Не жалейте же семени для плода мирскова, Разнежьте ядра и случкой китовьей Порадуйте Бога — старого рыболова, Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови! Сладко Божью наживку чуять в заводях тела, У крестца, под сосцами, в палящей мошонке: Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки, Ан леса, как наяда, бурунами запела. Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище! Клев удачен, на уде молот-рыба и кит. На китовьей губе гаги-песни гнездище, И пята мирозданья — поддонный гранит. Братья, слышите гулы, океанские храпы! (Подавился Монбланом земледержец титан) Это выловлен мир — искрометные лапы, Буйно-радостный львенок народов и стран. Оглянитесь, не небо над нами, а грива, Ядра львиные — солнце с луной!.. Восшумит баобабом карельская нива, И взрастет тамарис над капустной грядой. С Пустозерска пригонят стада бедуины, Караванный привал узрят Кемь и Валдай, И с железным Верхарном сказитель Рябинин Воспоет пламенеющий ленинский рай. Ленин, лев, лунный лен, лучезарье: Буква «Люди» — как сад, как очаг в декабре… Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье, Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре. Есть в истории рана всех слав величавей, — Миллионами губ зацелованный плат… Это было в Москве, в человечьей дубраве, Где идей буреломы и слов листопад. Это было в Москве… Недосказ и молчанье — В океанах киты, погруженные в сон. Ленин — Красный олень, в новобрачном сказаньи, Он пасется меж строк, пьет малиновый звон. Обожимся же, братья, на яростной свадьбе Всенародного сердца с Октябрьской грозой, Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе, Исходя потихоньку бумажной слезой.

III

Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу,

Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу, Юный шкипер глядится в туманы-судьбу… Чу! Кричит буревестник… К Гороховой 2 Душегубных пучин докатилась молва. Вот всплеснула акула, и пролежни губ Поглотили, как чайку, Урицкого труп. Браунинговый чех всколыхнул океан, — Это ранен в крыло альбатрос-капитан. Кровь коралловой пеной бурлит за рулем — Знак, что близится берег — лазоревый дом, Где столетия-угли поют в очаге О космической буре и черном враге. Где привратники — Радий, плечистый Магнит Провожают пришельцев за полюсный щит; Там долина Титанов, и яственный стол Водрузил меж рогов Электричество-вол. Он мычит Ниагарой, в ноздрях Ливерпуль, А в зрачках петроградский хрустальный Июль, Рог — подпора, чтоб ветхую твердь поддержать, Где живет на покое Вселенская мать. На ущербе у мамушки лунный клубок Довязать краснозубому внуку чулок, Он в истории Лениным звался, никак, Над пучиной столетий воздвигши маяк.

IV

Багряного Льва предтечи

Багряного Льва предтечи Слух-упырь и ворон-молва. Есть Слово — змея по плечи И схимника голова. В поддевке синей, пурговой, В испепеляющих сапогах, Пред троном плясало Слово, На гибель и черный страх. По совиному желтоглазо Щурилось солнце с высоты, И, штопая саван, Проказа Сидела у Врат Красоты. Царскосельские помнят липы Окаянный хохот пурги; Стоголовые Дарьи, Архипы Молились Авось и Низги. Авось и Низги — наши боги С отмычкой, с кривым ножом; И въехали гробные дроги В мертвый Романовский дом. По козьи рогат возница, На запятках Предсмертный час. Это геенская страница, Мужицкого Слова пляс. В Багряного Льва Ворота Стучится пляшущий рок… Книга «Ленин» — жила болота, Стихотворной Волги исток.

V

Октябрьские рассветки и сумерки

Октябрьские рассветки и сумерки С ледовитым гайтаном зари, Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки, Запевает над чумом: фью-ри. Хорошо в теплых пимах и малице Слышать мысль — горностая в силке; Не ужиться с веснянкой-комарницей Эскимосской, пустынной тоске. Мир — не чум, не лосиное пастбище, Есть Москва — золотая башка; Ледяное полярное кладбище Зацветет голубей василька. Лев грядет. От мамонтовых залежей Тянет жвачкой, молочным теплом, Кашалоты резвятся, и плеск моржей, Как тальянка помора «в ночном». На поморские мхи олениха-молва Ронит шерсть и чешуйки с рогов… Глядь, к тресковому чуму, примчалась Москва Табунами газетных листов! Скрежет биржи, Словаки и пушечный рык, Перед сполохом красным трепещут враги, Но в душе осетром плещет Ленина лик, Множа строки — морские круги.

VI

Стада носорогов в глухом Заонежьи,

Стада носорогов в глухом Заонежьи, Бизоний телок в ярославском хлеву… Я вижу деревни седые, медвежьи, Где Скрябин расставил силки на молву. Бесценна добыча: лебяжьи отлеты, Мереж осетровых звенящая рябь. Зурна с тамбурином вселились в ворота, Чтоб множились плеск и воздушная хлябь. Удойны коровы, в кокосовых кринках Живет Парсифаля молочная бель. К Пришествию Льва василек и коринка Осыпали цвет — луговую постель. У пудожской печи хлопочет феллашка, И в красном углу медноликий Будда. Люба австралийцу московка-фуражка: То близится Лев — голубая звезда. В желтухе Царь-град, в огневице Калуга, Покинули Кремль Гермоген и Филипп, Чтоб тигровым солнцам лопарского юга Сердца врачевать и молебственный хрип. К Кронштадтскому молу причалили струги, — То Разин бурунный с персидской красой… Отмерили год циферблатные круги, Как Лев обручился с родимой землей. Сегодня крестины. — Приплод солнцеглавый У мамки-Истории спит на руках. Спеваются горы для ленинской славы, И грохот обвала роится в стихах.

VII

Нора лебединого отлета,

Нора лебединого отлета, Киноварно-брусничные дни, В краснолесьи рысья охота, И у лыж обнова — ремни. В чуме гарь, сладимость морошки, Смоляной канатной пеньки, На гусином сале лепешки Из оленьей костной муки. Сны о шхуне, песне матросов Про «последний решительный бой», У пингвинных, лысых утесов Собирались певцы гурьбой. Океану махали флагом, (По-лопарски флаг — «юйнаши») Косолапым пингвинам и гагам Примерещился Нил, камыши. От Великого Сфинкса к тундре Докатилась волна лучей, И на полюсе сосны Умбрий Приютили красных грачей. От Печоры слоновье стадо Потянулось на водопой… В очаге допели цикады, Обернулася сказка мглой. Дымен чум и пустынны дюны, Только, знак брусничной поры — На скале задремали руны: Люди с Естью, Наш, Иже, Еры.

VIII

Октябрь — месяц просини, листопада,

Октябрь — месяц просини, листопада, Тресковой солки и рябиновых бус. Беломорское, Камское сердце-громада — Всенародная руга — малиновый кус. Кус принесен тебе, ягелей володыка, Ледовитой зари краснозубый телок; Над тобой кашалот чертит ластами Ни-Ка, За ресницей моржи вскипятили белок. Ты последыш медвежий, росток китобойца, (Есть в сутулости плеч недолет гарпуна, За жилетной морщинкой просветы оконца, Где стада оленят сторожит Глубина). Ленин — тундровой Руси горячая печень, Золотые молоки, жестокий крестец, Будь трикраты здоров и трикраты же вечен, Как сомовья уха, как песцовый выжлец! Эскимосскую кличку запомнит гагара; На заре океан плещет «Ленин» скалам, Лебединая матка, драчлива и яра, Очарована плеском, гогочет: «он-сам». Жизни ухо подслушало «Люди» и «Енин». В этот миг я сохатую матку доил, — Вижу кровь в молоке, и подойник мой пенен, — Так рождается Слово — биение жил. Так рождается Слово. И пуля в лопатке — Двоеточье в строке, вестовые Конца… Осыпайся, Октябрь, и в тресковые кадки Брызни кровью стиха — голубого песца.