— Я исполнила вашу просьбу… приехала! — сказала Елена.

— Благодарю вас, Елена… Елена Арсеньевна! — поправился он. — Я этого никогда не забуду…

Он крепко сжал ей руку и грустно взглянул ей прямо в глаза…

Они говорили мало… И о чем им было говорить? Елена жадно глядела на Венецкого, словно бы желая запечатлеть в памяти его милые черты.

— Вы ведь будете писать папе?

— Буду…

— И если что случится… вы напишете?

— К чему, Елена?..

— Послушайте, не уезжайте отсюда таким… Скажите мне еще раз, что вы простили меня.

— О боже мой! и вы думаете, что я сержусь на вас?..

Он прильнул к ее руке, и слезы брызнули из его глаз…

— Пора… пора! — проговорил он, вставая. — Прощайте, Елена… Прощайте, ненаглядная моя!..

Она бросилась к нему на шею.

Когда вошел старик, у обоих глаза были красны от слез. Сам старик усиленно моргал глазами, стараясь не плакать.

Он обнял Венецкого, крепко поцеловал его и шепнул ему:

— Уходи, голубчик… Уходи… Ты видишь, что с ней?..

Венецкий еще раз взглянул на Елену и хотел было уйти, но она бросилась к нему, схватила его за руки и прошептала:

— Я люблю вас… Я люблю тебя, мой милый… Знай это…

И с этими словами она, как подкошенная травка, упала к отцу на руки.

Ее усадили на диван. Старик суетился около нее и сердито взглянул на Венецкого. Венецкий понял взгляд старика и тихо вышел из кабинета.

— Уехал? — тихо прошептала Елена, приходя в себя. — Ах, папа, дорогой мой, если бы ты только знал, как я люблю его!

Чепелев утешал свою дочь и долго еще сидел около нее, гладя сморщенною рукой голову своей бедной девочки…

В тот же самый вечер на вокзале Николаевской железной дороги старая Матрена провожала Неручного и Венецкого. Старуха едва удерживала слезы, глядя на доктора, и когда наконец пробил второй звонок, Неручный крепко обнял ее и сказал:

— Ну, Матрена, прощайте, голубушка. За все спасибо вам… Никогда не забуду, как вы берегли меня. Смотрите за квартирой, а если… мало ли что может случиться… умру, продайте все и возьмите себе деньги.

Матрена зарыдала.

Неручный еще раз поцеловал старуху и быстро вошел в вагон.

— Алексей Алексеевич! — вдруг раздался сзади знакомый голос.

Венецкий обернулся. Старик Чепелев торопливо шел к нему.

— Еще не опоздал, слава богу… Приехал проводить тебя!.. Смотри же, пиши мне и, если что случится, дай знать… ты ведь сам знаешь, как я тебя люблю… Да вот возьми этот образ на память… Носи его… Леля прислала!.. — проговорил старик, сунув в руку Венецкому маленький образок.

Венецкий с любовью обнял старика, обещал писать и просил сказать, что он никогда ее не забудет.

— Вот этого я и не скажу… Это нехорошо, брат. Напротив, я прошу тебя скорее забыть ее… Зачем она так тебя огорчила?.. Сама виновата!.. Да хранит тебя Христос!.. — проговорил старик. — Я знаю, ты будешь молодцом… Прощай…

Он перекрестил молодого человека три раза и проговорил:

— Береги себя… Без толку не суйся… Только фанфароны суются, а если надо, — ну, тогда не жалей себя. Впрочем, ты и без меня знаешь, как должен вести себя честный человек… А мы с Лелей будем поминать тебя в своих молитвах! — говорил старик, утирая рукой слезы. — Эка ты у меня молодец какой!..

Пробил третий звонок. Венецкий бросился в вагон. Тихо двинулся поезд и скрылся во мраке ночи. Матрена все еще стояла на платформе и всхлипывала.

Состояние, так неожиданно доставшееся Варваре Николаевне, простиралось до шестисот тысяч. Прошло шесть недель после смерти Орефьева, и молодая вдова беспрепятственно получила наследство.

После смерти мужа «интересная» женщина стала еще интересней. Любители пикантных процессов с нетерпением ждали появления вдовы на скамье подсудимых, но ожидания их не сбылись. Орефьев оставил состояние и умер по всем правилам, и многие жалели, что нельзя было видеть интересную вдову в окружном суде, бледную, в черном изящном платье, подносящую батистовый платок к глазам. Сколько было бы удовольствия и как хорошо говорили бы прокурор и защитник на таком процессе…

В обществе, однако, все еще не умолкали слухи о таинственной смерти Орефьева. Несмотря на свидетельство двух знаменитых врачей, вскрывавших труп, о том, что Орефьев умер естественною смертью, от истощения сил, светская молва приписывала смерть «несчастного старика» яду, поднесенному будто бы «этою ужасною женщиной» за ужином. С плохо скрываемою завистью к неожиданному счастью «этой ужасной женщины» дамы рассказывали со слов Чепелевой ужасающие подробности отравления. Яд был новый, недавно открытый. Он действует мгновенно и не оставляет никаких следов. Она достала его «ценою позора» от одного молодого врача (называли при этом фамилию молодого врача), и когда старик попросил красного вина, то она влила несколько капель этого яда в стакан и сама подала его мужу. Орефьев выпил, я через две минуты его не стало.