Истина в нашем мире весьма и весьма относительна, или релятивна. (Ее можно бы назвать амбивалентной, но молодой человек этого слова тоже еще не знал.) Однако мы вынуждены признать к его чести, что он никоим образом не хотел капитулировать перед относительностью и не просто пускался в пустопорожние рассуждения, а переживал всем сердцем.

Впрочем, размышлял он тоже достаточно, более чем достаточно. И тут мы приближаемся к тому дню, когда юноше довелось увидеть Кристину в одном из элементов ее предполагаемого тайного промысла прямо и непосредственно. И более явственно, чем на шоссе, ощутить ее запах.

Как-то раз в конце июля Кристина вошла к ним во двор с большой картофельной корзиной, покрытой куском материи и перехваченной бечевкой, — наверняка изделием умельца Юхана.

После обычных «как поживает вольный господин» Кристина поинтересовалась, дома ли кто-нибудь из старших. Отец находился в Таллинне, мать ушла за земляникой, бабушка понесла еду дедушке и другим работникам в луга (у них говорили «на пажить»). Там завершался сенокос.

— Может, вам угри нужны? — спросила Кристина.

— Не знаю… — ответил молодой человек. — По всей вероятности…

— Вот и я так разумею — еще не находился человек, кто бы от угрей отказывался. Я пока оставлю одного побольше. Если хозяева захотят, могут еще штук пять получить. Авось сам тогда заскочишь…

Силы небесные! Да ведь это самые настоящие змеи копошатся в корзине. Перед глазами всплыла одна из гравюр Вийральта в книге Яйка «Вырумааские рассказы». Живых угрей молодой человек до сих пор не видел. Сильная рука Кристины схватила извивающегося угря за скользкое туловище, с гордостью подняла его вверх, словно демонстрируя красивую безделушку, а не этого урода. Мальчик — теперь вместо молодого человека опять был мальчик — буквально остолбенел, точно взглянул на горгону Медузу.

— Ты будто никогда живого угря не видывал… — испуг мальчика рассмешил Кристину.

Мальчик молча кивнул.

Кристина стояла против солнца и казалась очень большой, когда вот так размахивала поднятым угрем и беззвучно смеялась. Этот миг запечатлелся в мозгу молодого человека, как будто его выхватили из быстротекущего времени — Кристина замерла в скульптурной стойке и вместо лица у нее застывшая маска с ощеренным ртом. Именно так дедушкина пластиночная камера, стоявшая на треноге, выхватывала мгновения жизни, которые затем увековечивались в кюветках с химикалиями.

— Куда ты его денешь? Он такой бодрячок, чуть чего смоется и ежели попадет куда посырее, к примеру в низинку, будет жить и уползет обратно в реку. — Кристина немного подумала, потом спросила, нет ли старой ванночки или лохани — она сама вычистит рыбу. — Твоя мать тоже тонкая городская барыня, не станет она возиться с этой пакостью.

— Ну как же — есть лохань, — пробормотал мальчик. — Старая лохань под сараем валяется, на дрова пойдет… — Он не понимал, зачем Кристине понадобилась лохань. Решила пустить в нее угря поплавать, что ли? — Только воду она, наверное, держать не будет…

— Это не важно…

Мальчик провел Кристину к сараю. Как видно, лохань оказалась годной.

— И финка какая-нибудь острая у вас тоже должна быть. Твой дедушка большой мастер. Принеси-ка мне!

Вон до чего дошло! — вздрогнул мальчик. Судьба уготовила ему роль подручного палача. Он переступил с ноги на ногу.

— Финку, значит…

— Во-во. Будь добр, дорогой мой вольный господин, принеси тете Кристине финку или большой нож. (При слове «тете» она как-то странно улыбнулась.)

— Хорошо, я принесу финку или большой нож, — пробормотал мальчик. Это прозвучало как добросовестный афирмативный, или утвердительный, ответ по грамматике.

И он поплелся. Слегка дрожащей рукой взял финку с дедушкиного столярного верстака (так назывался длинный стол для работы по дереву). И еще одну, ибо кто же знает, какой из них сподручнее приканчивать угря. Финки были сверкающие, остро отточенные.

Кристина стояла и ждала. Сквозь старую крытую дранкой крышу тут и там проникали золотистые солнечные лучи как бы прошивая насквозь темноту сарая. Таких длинных и острых лучей, как бы апокалипсических пик было много в роскошной Библии с иллюстрациями Доре. Совсем под другим, вовсе не библейским углом зрения можно было бы сравнить эти светлые полоски со спущенными петлями на чулках Кристины. В Библии подобными лучами, как мечами, орудовали ангелы, а здесь — порочная женщина, чье имя и впрямь брало начало от Христа, а в руке трепетало нечто змееподобное.

— Сойдет та, что побольше. Мы же вместе с тобой, вольный господин, не свинью приканчивать будем. — При словах «вместе с тобой» мальчика опять стала бить дрожь; с опаской протянул он Кристине смертоносный клинок.

— Подойди-ка поближе! Эта тварь живучая. Кишки выпотрошишь, а она все равно норовит утекнуть. В случае чего, поможешь ловить.

Ничего другого мальчику не оставалось, как подойти ближе. Кристина прижала угря к дну лохани, и тут финка сделала длинный разрез по животу, жутко хрустнувшему. В ответ угорь принялся бешено биться, извиваться и дрыгаться. Мальчик с отвращением отстранился, однако видеть все это уголком глаза было еще ужаснее — развернулась отчаянная борьба, но Кристина, как видно, вполне справлялась сама. Впрочем, мальчик все равно не сумел бы ей ничем помочь.