— Ого! — изумился доктор Моориц.

Тогда Эн. Эл., словно прилежный школьник, декламирующий хорошо заученное стихотворение, пошел шпарить дальше с явным удовольствием:

— Неустойчивого психопата характеризует тяга к переменам и новым впечатлениям, новым условиям, новой обстановке. Неустойчивый психопат не имеет обыкновения долго задерживаться на одном месте, им владеет постоянное желание разъезжать, менять работу и квартиру. Эта тяга вовсе не обязательно связана с трудностями, неприятностями или конфликтами. Даже при самых лучших условиях работы и жительства неустойчивый психопат вскоре пресыщается к ищет чего-нибудь иного… Это я почерпнул из взятой у вас «Судебной психиатрии».

Карл Моориц весьма серьезно посмотрел на Эн. Эл. и спросил, не потому ли его пациент запомнил все это так хорошо, что и сам в известной мере…

— Вполне возможно! — не возражал Эн. Эл. — Надеюсь, мы скоро это выясним. — Затем он вернулся к прежней теме — к разговору с Фурором. Не счел бы правильным почтенный ученый муж, спросил он, накачать Тоомаса Нипернаади транквилизаторами и снотворным? Может быть, таким образом удалось бы избавить Нипернаади от фантасмагорий, в которые тот, как видно, вполне серьезно верит? Может быть, таким образом, удалось бы закалить его волю и вернуть обществу трудолюбивого гражданина? После этих вопросов ученый муж Юлиус рассердился не на шутку, повернулся спиной и ретировался молча. А немного позже, когда Юлиус прогуливался вместе с «тяжелобольными» по двору, сам, конечно, впереди всех, как надутый гусак («Ну, знаете ли!» — вставил доктор Моориц), то, повстречавшись с Эн. Эл., гордо, как и подобает великому Цезарю, оставил его, Эн. Эл., без знаков внимания.

— Так вы полагаете, что вы химик-органик? — спросил позабавившийся и вместе с тем притомившийся психоневролог. — Может быть, это приведет нас к цели уже через несколько дней. Вам примерно сорок пять, плюс-минус два года. Мы можем справиться в Тартуском университете и в Таллиннском политехническом институте, кто… в начале шестидесятых годов окончил эти вузы. Можем также запросить список исключенных.

— Не думаю, чтобы меня исключали. И я почему-то уверен, что учился все-таки в Таллинне.

— Почему? — последовал вопрос.

И Эн. Эл. сказал, что у него такое впечатление, будто он никогда не жил в общежитии, а всегда дома. Никуда не денешься — он индивидуалист, предпочитающий обособленность. А с другой стороны, у него такое впечатление (он только вчера пришел к этому выводу), что он родился в Таллинне и даже, наверное, поблизости от этой «психоакадемии». Ему чертовски знакома территория больницы. Когда-то он вон там вон гонял в футбол и даже к покойницкой подходил.

— К покойницкой?

— Ведь тот зеленый сарайчик, одноэтажное деревянное здание возле главных ворот, покойницкая?

Доктор Моориц кивнул.

И бедняжке опять пришлось выслушивать то, что, очевидно, не соответствовало его вкусу. Эн. Эл. упомянул, что давным-давно, еще во времена начальной школы, он порой шатался по территории больницы и даже заглядывал в окна. Заметив сердитый взгляд доктора Моорица, Эн. Эл. мягко добавил, что подобный интерес не следует осуждать, что и сам доктор наверняка еще в детстве испытывал интерес к тому, что позже стало его призванием…

С языка духолекаря сорвалось какое-то забористое словечко, но он тут же подал знак продолжать.

Один одноклассник Эн. Эл., в те годы, конечно, мальчика, кажется, даже жил на территории больницы. Весьма возможно, что мать одноклассника работала здесь, вероятно, санитаркой или сестрой, потому что отца у него не было и жили они довольно бедно. Н-да, бедный паренек, насколько помнится, весьма посредственный, не блиставший умом ученик, хорошо знал здешнюю обстановку, и они как-то решили заглянуть в покойницкую, хотя и располагавшуюся на первом этаже, но с довольно высокими окнами. Одноклассник туда уже заглядывал и сказал, что на столе лежит мертвяк, жуть как его напугавший: дескать, упокойничек без черепушки — то ли ее вскрыли, то ли ее кто-то снес — и здорово смахивает на консервную банку (прошу прощения!). Ребят ведь интересуют такие вещи. Обалденно и потрясно…

Когда же они, привстав на цыпочки, заглянули в окно, того мертвеца уже не было, его куда-то унесли, зато они увидели другого. У него ступни торчали из-под белой простыни. Такие желтые-желтые, следует заметить во славу истины. И его приятель, флегматичный парень, даже улыбнуться себе лишний раз не позволявший, вдруг захихикал и признался, что его подмывает «малость пощекотать ноготком подошву упокойничка». Он, Эн. Эл., никак не ожидал от туповатого парня столь странной прихоти и после этого стал внимательно к нему приглядываться.

— Фу! — проронил доктор Моориц.

Конечно, признался Эн. Эл., воспоминание малоэстетичное и не слишком привлекательное, но он привел его исключительно потому, что сам собой напрашивается вывод — в отрочестве он жил где-нибудь неподалеку. Кажется, именно такие воспоминания от него и ждут.

— Да вы просто скабрезный, мелочно скабрезный тип. Господи, у меня порой такое чувство, что лучше бы в вашей памяти вообще ничего не всплывало. Это же поганая помойка. Кому и с какой стати нужно в ней копаться?