Многие из «черных одеял» действительно узнавали Гриота и здоровались с ним. Когда он переходил от одной группы к другой, кто-то окликнул его:

— А когда мы будем в Тундре, ты выдашь нам красные одеяла?

«Красные одеяла, красные одеяла», — слышалось повсюду, пока Гриот обходил костры в темных дворах.

К тому времени, когда капитан завершил этот ночной смотр, он был уверен: как только армия Кайры окажется в Тундре, половина ее войска перебежит к нему. Хочет ли он этого? Он присматривался к вражеским солдатам, чтобы понять, какое влияние успели оказать на этих людей выпивка и мак. В армии Кайры пьянство и курение наркотиков поощрялись — она считала, будто одурманенными людьми легче управлять.

Гриот не желал использовать человеческий материал, который загубила Кайра, но среди ее воинства ему встретилось множество неиспорченных мужчин и женщин. Однако они пока еще не в Тундре, и Гриот почти не сомневался в том, что Кайра не станет торопиться покинуть Центр. По дорогам, которые он построил, из Нижнего моря в Центр будет поступать рыба. В оборудованных им хранилищах полно запасов, а на фермах растут зерновые, плодится скот. Беженцы, которые неиссякающим потоком шли с востока, приносили с собой мак и всевозможные диковинки, неизвестные на ферме или в Центре. Поэтому, безусловно, у армии Данна будет масса времени завоевать Тундру, не скоро еще растолстевшая и обленившаяся Кайра соизволит пуститься в путь. В то же время Гриот понимал, что это еще не конец. Кайра и Джосс не представляют для них угрозу, поскольку первая самовлюбленна и слаба, а второй груб и неумен. Но есть еще Рэя, которая, когда Данн станет правителем Тундры, вспомнит о том, что она как-никак его дочь. И рано или поздно — вероятно, еще очень не скоро — эта избалованная девица прибудет в Тундру и предъявит свои права. Так или иначе, но это дела будущие. И сейчас ничего не изменить. Рэю охраняли слишком хорошо, чтобы можно было незаметно воткнуть в нее нож (хотя Гриот ни на миг бы не задумался отдать такой приказ, если бы только думал, что план выполним).

Гриот дошел до самого конца западной стены, где она уже начала разрушаться, но была еще достаточно прочна. Он повернул в обратный путь. Двигаясь вдоль южной стены, он увидел здание, ярко освещенное изнутри. Догадываясь, что внутри, он постучал. Дверь открыла Лета. При виде Гриота она зарыдала и бросилась ему на шею.

А ведь раньше она ни за что бы не позволила себе такого. Видимо, на долю Леты выпал не один удар — со стороны Кайры или Джосса. Она стала покорной.

Поверх головы Леты Гриот увидел ее девушек: здесь были и альбки — бледные создания, волосы которых сияли в свете фонарей, и выходцы из Речных городов — чернокожие, блестящие и приветливо ему улыбающиеся.

— О, Гриот! — рыдала Лета. — А я так надеялась, что вы не узнаете о том, что мы здесь!

— Не плачь, — приказным тоном сказал он, и Лета постаралась осушить слезы. — Данну будет больно услышать, что ты скрыла от него свое появление.

— Мне так стыдно, — воскликнула Лета.

И прежде чем она снова залилась слезами, Гриот велел:

— Лета, прекрати. Пожалуйста. Я скажу Данну, что ты здесь. Иначе он очень на меня рассердится. Он постоянно вспоминает о тебе. Он так тебя любит. Разве ты забыла, что вы вместе пережили столько приключений.

— Не так уж и много. Да и вообще, сейчас все по-другому. Ты и сам это видишь.

— Ты пленница?

— Да. Мы все пленницы.

— Через два дня наша армия выступает в поход в Тундру. Мы уходим, все до одного. Нас там уже ждут. Если будешь готова, я пришлю за тобой солдат, и Кайра не сможет помешать тебе уйти.

— А девочки? Мои бедные девочки?

Гриот не мог удержаться и во время разговора с Летой украдкой поглядывал на этих существ, настолько непохожих друг на друга: белых альбов и черных девушек из Речных городов, которые сидели в комнате, полуобнаженные и скучающие.

— Если ты не успеешь собраться до нашего ухода, то постарайся добраться до Тундры. А там уже сможешь решить, что вам делать дальше — тебе и твоим девушкам.

И Гриот ушел, отсалютовав им всем на прощание. Ему казалось, что девушкам это должно было понравиться.

Не в силах разобраться, правильно так думать или нет, Гриот снова и снова возвращался к мысли о том, что было бы совсем неплохо иметь в Тундре всегда готовых к услугам девушек Леты. Ничего плохого в их занятиях он не видел. Гриот не мог понять, почему Лета ведет себя так, будто совершила какое-то ужасное преступление. Да, должно быть, есть вещи, недоступные его пониманию. Гриот в очередной раз пришел к такому заключению. Но вот взять хотя бы его подружку — что бы он почувствовал, если бы та стала одной из девушек Леты? Хм, пожалуй, ему бы это не очень понравилось. Хотя и сейчас она принимает других мужчин, Гриот знал об этом. Он вечно занят, бедняжке бывает одиноко — Гриот не винил ее. Ну вот, опять. Чего-то в нем не хватает, что есть в других людях. А когда человек приходит к подобному заключению, он чувствует себя так, будто прибыл после долгого путешествия в пункт назначения и вдруг понял, что забыл имена тех, с кем должен встретиться, или не взял с собой нужную одежду или еще что-то важное. «Но ведь в остальном я в порядке, верно? Значит, не так уж я плох», — решил Гриот.

Что касается девушек в лагере, то Данн все равно и слушать ни о чем подобном не захочет. Он сроду не согласится на то, чтобы поместить Лету и ее девушек в дом утех. Вот и еще одна проблема, которую Гриоту приходится отложить на потом.

Гриот нашел Данна и Тамар сидящими у входа в комнату, где лежал Рафф. Али охранял его покой.

— Вам двоим пора ложиться спать, — сказал он тихо, чтобы не разбудить спящего снежного пса.

Али улыбнулся и поднял руку в жесте, который говорил: «Спасибо за то, что уводишь отсюда Тамар и Данна, им сейчас здесь не место».

Гриот проводил девочку и генерала до их комнат, проверил караулы и тоже отправился спать.

На следующий вечер он снова обошел внутренние дворы Центра (их было так много, что некоторые он видел в первый раз.) Теперь Гриот без опаски останавливался у костров и разговаривал с людьми Кайры. Повсюду валялись черные одеяла — в углах, просто на земле, отброшенные солдатами, которым стало жарко у огня. В армии Данна (или Гриота) солдаты обращались со своими одеялами трепетно, следили за тем, чтобы они всегда были чистыми, и штопали, если одеяла рвались.