Шрифт:
— Париж! — тыкала она на этикетку, выворачивая пальто.
— Лондон! — поводила плечами, чтобы люди со всех сторон могли рассмотреть ее новую кофту.
— Рио-де-Жанейро! — показывала на какие-то замысловатые туфли.
В Березках лишь ахали. Казалось, что не в заключении была Глафира, а совершила кругосветное путешествие. Пошли робкие голоса:
— Да где ж ты была?
— Откуда такие обновы?
— Там была, куда и услали, — зло отвечала Глафира. Оказывается, дело было в простом. Проработала Глафира год на дальних лесных разработках. За труд получила деньги. Возвращаясь домой в Березки, по дороге остановилась в Москве. Здесь и приоделась.
Вернувшись домой, Глафира повела себя по-прежнему. И даже хуже.
Ну, решили в Березках, не будет теперь никому от Носиковой жизни. Особенно деду Опенкину за его решивший тогда все дело голос.
Но все глубоко ошиблись.
Жизни не стало не деду от Глафиры, а Глафире — от деда.
Все началось с их первой встречи.
— Приветик, мальчик! — сказала Глафира. — Ну как, все держишь хвост пистолетом?
Старик окаменел. По-всякому называли деда, даже «сивый мерин», но «мальчиком» — впервые. Лицо у Опенкина вытянулось.
— Ну и фотография… — расхохоталась Глафира.
Дед понял, что речь идет о его лице, не выдержал, взвизгнул:
— Хви!
Глашка еще больше расхохоталась. Тогда старика прорвало.
— Ты на испуг не бери! — кричал он на Носикову. — Урка несчастная! Да я… Да мы… Мне бы в руки тебя… Да я из тебя… У-у!
От такого наскока даже Глафира попятилась.
— Слыхал, слыхал о твоем разговоре с Глафирой, — сказал вечером Савельев деду Опенкину. — Ну что же, если не помогли полностью лесные разработки, возьмемся сообща в Березках. Вот что, Лука Гаврилыч, поскольку инициативу ты уже проявил, — Савельев слегка улыбнулся, — назначаю тебя ответственным за трудовое довоспитание колхозницы Носиковой.
Дед поначалу хотел отвертеться. Но слово «ответственный» его соблазнило. Приступил старик к делу. И, надо сказать, проявил полное усердие.
В четыре утра дед Опенкин уже стучался в двери избы Носиковой.
— Выходь, выходь! — выкрикивал дед.
Гонял он Глафиру на самые неприятные работы: чистить свинарник, вывозить на поля навоз, вычесывать блох из овец. Причем приговаривал:
— Вот тебе и твое Жанейро!
Глафира огрызалась, но работала.
Конечно, дело было далеко не в одном только деде Опенкине. В Березках многие взялись за Носикову. А главное, изменились и сами Березки. В селе клуб. Никому уже не нужна изба Глафиры для посиделок. Денег в долг у нее тоже никто не берет. Завели в колхозе кассу взаимопомощи.
Вскоре после приезда Носиковой вернулся в село и Степан Козлов. Этот прибыл без шума, без крика. Подал заявление с просьбой снова принять в колхоз. Видать, несладко пришлось ему вне дома.
Савельев Козлова не корил, ни о чем не расспрашивал. Определил его на колхозную ферму, в распоряжение Нютки Сказкиной.
«ПРИВЕТИК!»
С легкой руки Глафиры привилось в Березках слово «приветик». Первым заразился, конечно, дед Опенкин. Употреблял его дед к месту и не к месту, нужно и не нужно. Кого ни увидит, кричит:
— Приветик!
От деда слово перешло к рыжему Ленте. От Ленти — к другим ребятам. В школе начался переполох. Стали учителя бороться с этим проклятым словом, но кончилось тем, что только сами же его переняли.
Постепенно эпидемия распространилась на весь колхоз. Не устояли ни Червонцев, ни зоотехник, ни тетка Марья. Младенцы и те кричали:
— П-иветик!
Савельев тоже не избежал общей участи. Являясь в бригады, первое, что говорил:
— Приветик!
Уезжая из бригад, опять говорил;
— Приветик!
Он даже нового секретаря районного комитета партии, впервые приехавшего к ним в колхоз, и то встретил привычным:
— Приветик!
Секретарь с немалым удивлением посмотрел на председателя. И решил, что имеет дело с человеком не очень серьезным. Не скоро Савельеву удалось доказать обратное.
Правда вернувшись к себе в район и встретив своего заместителя, секретарь и сам попался на том же слове.
— Приветик! — сказал секретарь.
Полгода продолжалась в Березках завезенная Глафирой эпидемия. Потом эпидемия сама собою прошла.
ПЕНСИЯ
В этот день дед Опенкин еще с обеда стал выглядывать в окно. Интересовался, не идут ли люди в клуб. Собрание было назначено на шесть часов вечера, но деду уже с утра не терпелось.
День и вправду был особенным. Березкинские старики выходили на пенсию. Этому и посвящалось собрание. Пенсии в Березках вводились впервые. Раньше о таком и мечтать было нечего.
— Неплохое дело пенсия, неплохое, — рассуждал дед Опенкин. — И работать не надо, и деньги идут.