– Вы Андреев?

– Да.

– Это говорят из редакции « Горьковской коммуны". Это вы нам написали?

– Да.

– Вы сможете сейчас к нам приехать?

– Конечно!

– Тогда приезжайте сейчас же.

Впрочем, пора объяснить причину вызова меня в Горький. После ядринских событий я написал два письма. Первое - Ивану Захаровичу, другу отца, который тогда работал первым секретарем Алатырского райкома ВКП(б). Письмо был написано в шутливом тоне, довольно-таки панибратски, на что я не имел, конечно, никакого права. Ни о чем я его не просил, просто сообщил любопытные факты, тайно надеясь, что, как друг отца, он как-то отреагирует на письмо. Ответа я, как и следовало ожидать, не получил. Он, видимо, вполне резонно решил, что вмешиваться в эти дела не следует. Второе

письмо написал в редакцию "Горьковской Коммуны". И вот теперь этот вызов. Еду в поезде, схожу на вокзале, сажусь в трамвай, а сам все думаю, как-то меня там встретят? Трамвай ползет медленно, пересекает по мосту Оку, поднимается в гору к центру города. На улице Свердлова - остановка, в нескольких шагах - редакция. Поднимаюсь на третий этаж, нахожу нужную комнату, страшно волнуясь, тихонько открываю дверь, вхожу. Просторный, прямо огромный по моим понятиям кабинет, обставленный шкафами и мягкими стульями вдоль стен. За широким столом, накрытым зеленым сукном, сидит человек лет 40, красивый, хорошо одетый, с приветливым интеллигентным лицом. Увидев меня, он сразу догадался, кто я.

– Андреев?

– Да.

– Осипов, заведующий литературным отделом. Ну, как? Благополучно доехали?

– Все хорошо, товарищ Осипов. Доехал благополучно. Смотрю, он перелистывает мои тетради.

– Да, Андреев. Расписались тут порядочно, целая повесть, можно сказать.

– Как Вы сейчас, где живете?

Установилась какая-то натянутость, неловкость, Я вдруг понял, что говорить с ним не о чем. Ведь обо всем написано мною так подробно, что и добавить нечего. Да и ему ничего этого не нужно. Он и так все понял. Он вызвал меня из любопытства, ему захотелось посмотреть на автора этих записок, какой он из себя, что собою представляет. Вот посмотрел, и довольно, ничего ему от меня больше не нужно. Кажется, мы оба поняли это, и стало обоим как-то неловко.

– Так вот, Андреев, - подытожил он, - заметку вашу мы обсудим, подумаем, потом о результатах вам сообщим, может, вызовем. А пока поезжайте обратно в Балахну, работайте там, ждите.

Сердце во мне упало.

– Как в Балахну?
– почти простонал я.
– Ведь я оттуда совсем уехал.

– Как совсем?

– Да, совсем, уволился я, - соврал я как-то даже незаметно для себя. На лице у меня, видимо, явственно отразилось все мое смятение, все отчаяние от рухнувших надежд.

– Да, поспешили вы, - задумчиво забарабанил он пальцами по столу.
– Ну да, ладно. Придумаем что-нибудь.

Взял телефонную трубку.

– Соедините меня с Французовым. Да, с заведующим издательством.

Через несколько минут меня уже устроили на работу в гараж издательства.

На борту грузовика, на котором я работаю грузчиком, выведено точно как на газете крупными буквами "Горьковская коммуна", одно это чего стоит! Основная работа наша - возим рулоны бумаги для газеты из склада в полиграф. В остальное время разъезжаем по городу по различным надобностям, бываем и в соседних городах, в Дзержинске, например. Горький я изучил уже досконально, знаю почти все улицы не хуже постового милиционера.

Сплю на открытой веранде перед складом. Получаю 150 рублей в месяц - это ли не счастье? Правда, рулоны тяжелые, катать их, а особенно поворачивать трудновато. Но это недолго, остальные грузы самые разнообразные. Питаюсь в основном все еще всухомятку, но к рациону прибавил немного белого хлеба и сырковую массу (сладкий творог) по 40 копеек за сто граммов, чудесная штука! Чаще позволяю и роскошь в виде газированной воды с сиропом.

Дня через два вызвали к телефону. Звонил редактор из Балахны.

– Андреев?

– Да. Слушаю вас, товарищ Соколов.

Что же Вы там застряли, Андреев. Мы тут ждем, а вас все нет. В чем дело?

– Видите ли, товарищ редактор, я решил совсем остаться здесь.

– Как совсем? Ведь мы вас в штат зачислили, вы считаетесь здесь на работе, так ведь не делается.

– Понимаю, товарищ Соколов, очень виноват перед вами, прошу извинить, но так уж получилось, ничего не поделаешь.

– Так что же, теперь вы совсем не приедете?

– Да, выходит так.

– Ну, ну, смотрите сами.

Он повесил трубку. Я вернулся в гараж словно оплеванный. С одной стороны, конечно, лестно, что я тоже оказался нужным человеком, ко мне там уже привыкли. Но подлость, подлость-то куда денешь? Ведь приняли меня как человека, пожалели, обогрели, приласкали, а я покинул их в первую подходящую минуту, как последний негодяй, даже не попрощавшись по-человечески, не объяснив суть дела.

Прошел примерно месяц моего безмятежного счастья. Да, это была, пожалуй, самая счастливая полоса за весь этот злополучный 35-й год. Однажды по внутреннему телефону меня вызвали в редакцию. И не к кому-нибудь из заведующих отделами, не к Осипову или Французову, а к самому Келлеру, главному редактору.