Я неуверенно смотрю на него, не понимая, куда он клонит.

— Вы ведь верите в Бога? — спрашивает он.

— Нет.

Мой ответ приводит его в замешательство.

— Это не важно. Вы, конечно, понимаете, что христианин верит в Бога, даже если не осознает, насколько Тот всемогущ.

Диалог приобрел направление, которое меня смущает.

— Вы имеете в виду, что вся эта история имеет какое-то отношение к мифу о Ларце Святых Тайн? Или к Евангелию Q?

Вопрос действует на него, как электронный импульс, направленный прямо в мозг. Он выпрямляется на стуле.

— Послушайте меня, это не такая простая история, как вы думаете. Вы когда-нибудь складывали пазл из пяти тысяч фрагментов? Где изображены лес, замок и синее небо? Ты складываешь три кусочка. Но остается еще четыре тысячи девятьсот девяносто семь, и общую картину можно получить, только собрав все вместе.

Я уставился на него. Мои сверкающие, как фотовспышка, глаза оказывают иногда гипнотическое воздействие. И люди говорят больше, чем собирались.

Он продолжает:

— Да, старый миф о Святом Ларце — часть целого. И октагон — тоже часть целого.

— Какого целого?

— Не знаю.

— Они ограбили мою квартиру. Этого вы тоже не знали?

— Нет. Этого не знал. Но ларец для них очень важен, поймите. Важнее, чем вам кажется.

— Хотелось бы знать почему.

— Этого я сказать не могу.

— Потому что не знаете? Или потому что не хотите?

— И то и другое, Бьорн. То малое, что мне известно, я поклялся никогда никому не рассказывать.

Мы знакомы достаточно хорошо. Клятвы он воспринимает всерьез.

Где-то по соседству перестает работать электрическая газонокосилка. Только теперь, когда шум прекратился, я обратил на него внимание. Тишина начинает заполнять комнату.

— Но я могу тебе сказать, — продолжает он, — что ты должен отдать ларец. Обязан! Мне. Отцу. Или профессору Ллилеворту. И тогда тебе ничего не будет. Никаких выговоров. Никаких замечаний. Обращений в полицию. Я обещаю.

— Обо мне уже заявлено в полицию.

— Уже?

— О да. Полиция была у меня дома, пыталась что-то разнюхать.

— Ларец очень ценный.

— Но я не бандит.

— Они тоже не бандиты.

— Они забрались ко мне в квартиру.

— А вы украли ларец. Один-один. Ничья.

— Почему вы выдали им разрешение на раскопки? — спрашиваю я.

— Строго говоря, разрешение выдавала Инспекция по охране памятников. К нам обращались только для консультации.

— Но все-таки — почему?

— Бьорн… — Он вздыхает. — Мы с вами говорим о СИС. О Майкле Мак-Маллине. О Грэме Ллилеворте. По-вашему, надо было отказать самым известным археологам мира?

— Вы хорошо знаете Ллилеворта?

— Уже несколько лет. — По голосу слышно, что он о чем-то умалчивает. — Похоже, вы проводите собственное расследование?

— Особенно напрягаться не приходится. Каждый по отдельности знает очень мало. Но если поговорить со многими, то, быть может, что-нибудь и прояснится.

Он смеется:

— Видимо, не случайно слова «расследование» и «исследование» значат почти одно и то же. С кем вы успели поговорить за это время?

— В частности, с Гретой.

— О, уж она-то знает, о чем говорит.

— То есть?

— Она вела активную жизнь в Оксфорде. Во многих смыслах. — И он покосился на меня. — Читала лекции, была научным консультантом, когда ваш отец, ваш настоящий отец, писал книгу вместе с Ллилевортом и Чарльзом де Виттом. — Он поежился. Взгляд прикован к мухе на потолке.

— Эта находка принадлежит Норвегии, — настаиваю я. — Что бы ни было в ларце, откуда бы он ни был доставлен, находка — норвежская. И она принадлежит Норвегии.

Виестад тяжело вздыхает:

— Бьорн, вы словно психованный маленький терьер, который вздумал тявкать на бульдозер.

Он улыбается:

— Праведный юношеский гнев! Но вы не видите всей картины.

— Я знаком, во всяком случае, с Законом о культурных ценностях! Он запрещает вывозить за рубеж археологические находки, обнаруженные на территории Норвегии.