По иронии судьбы, нарушителем закона теперь оказываюсь я.

Вечер светлый, приятный, полный тихого счастья. Над кизиловой изгородью облаком роятся крохотные мушки. Поливная установка разбрызгивает облачко мелких капель. Я останавливаю Боллу над роскошным меловым склоном, в тени крон деревьев. Через откинутую крышу в мою машину проникают запахи свежескошенной травы, приготовленного на гриле мяса и всякие прочие вечерние ароматы.

Я медленно поднимаюсь по узкой тропинке и открываю кованые ворота, которые давно не смазывали. Под ногами скрипит щебень. Иду по каменным ступенькам лестницы.

Звонок в дверях издает низкий солидный звук данг-донг, словно это не дом, а средневековый собор. Я довольно долго стою перед дверью. Смотрю на часы. Скоро семь. Емунужно пройти через многие залы, чтобы открыть мне дверь.

На нем халат с монограммой на нагрудном кармане. Седые волосы гладко причесаны. В руке рюмка коньяка. Он ничего не говорит. Только с изумлением разглядывает меня.

Он уже знает. Это я вижу по его взгляду. Он знает о ларце. Обо всем, что произошло.

— Бьорн? — удивляется он, как будто только сейчас сообразил, кто я такой.

— Вот и я!

Неизвестно почему, но я чувствую себя то ли опоздавшим вестником, то ли дерзким слугой.

— Мне надо с тобой поговорить, — обращаюсь я к хозяину.

Он впускает меня. От него благоухает коньяком «Мартель». Он закрывает за мной дверь. И запирает ее.

Я до сих пор ни разу не встречал супругу директора нашего института Фрэнка Виестада, зато часто общался с ней по телефону. Она всегда словно на грани истерики. Даже если она звонит, чтобы рассказать о самых незначительных вещах. А теперь она стоит в вестибюле на ковровой дорожке, вся в напряженном ожидании, руки сложены на груди. На двадцать пять лет моложе мужа и все еще красавица. Меня не перестает удивлять, почему талантливые и привлекательные студентки припадают к ногам седовласых педагогов. Хотя именно мне лучше бы помолчать на эту тему.

Как у нее проходит день в этом белом доме среди огромного сада? Наши взгляды на мгновение пересекаются. И за это время я успеваю проникнуть в ее мир скуки и отчаяния. Я ей вежливо улыбаюсь, пока Виестад проводит меня мимо. Она улыбается в ответ. Улыбка благожелательная, возможно, я пришелся ей по вкусу.

На стенах графические работы художника Эсполина Йонсона [30] и бурные красочные акварели с неотчетливыми подписями. Мы проходим мимо маленькой комнаты, которую Виестад обычно называет библиотекой. Люстра слегка позвякивает.

Кабинет в доме в точности такой, каким я его представлял. Стол красного дерева. Коричневые картонные коробки и прозрачные пластиковые пакеты с экспонатами. Глобус. Книжные полки забиты до отказа. На том месте, где раньше, по-видимому, находилась черная стрекотуха под названием «Ремингтон», стоит шикарный компьютер Макинтош.

— Моя пещера, — говорит он смущенно.

Из окна можно любоваться яблоневым садом и соседом, который, послав к чертовой матери всех астматиков, а заодно и парниковый эффект, сжигает на костре траву и хворост.

Директор Виестад выдвигает старинное кресло с высокой спинкой и усаживает меня. Сам он садится за письменный стол.

— Вы знаете, почему я здесь? — начинаю я.

Сразу видно, что я угадал. Директор Виестад никогда не был хорошим артистом. Зато его считают толковым администратором, он пользуется большим авторитетом. Четкий, ответственный, преданный делу. Уважает студентов.

— Где вы спрятали ларец, Бьорн?

— Что вам известно о нем?

— Практически ничего.

Я испытующе смотрю на него.

— Правда. Ничего! — повторяет он.

— А тогда почему спрашиваете?

— Вы украли его из кабинета своего отца.

Он всегда называет профессора Арнтцена моим отцом. Хотя я уже много раз просил его не делать этого.

— Это еще не доказано.

Он вздыхает:

— Бьорн, тебе придется отдать его.

— Кроме того, он мне не отец.

В его глазах появляется усталость.

— Коньяку? — спрашивает он.

— Я за рулем.

Он приносит бутылку яблочного сока и стакан, наливает, протягивает мне и отходит к своему стулу. Потом откидывается назад и массирует глаза кончиками пальцев. Приподнимает рюмку коньяка. Мы приветствуем друг друга бокалами.

— Еще новичком в университете, — произносит директор, — я быстро усвоил, что с некоторыми вещами лучше всего не бороться. Например, с ветряными мельницами, сам знаешь. С академическими истинами. Научными догмами. Не надо понимать их. Не надо любить. Я просто увидел, что есть вещи, которые больше меня.