Естественным комментарием к записям лекций М.М.Б. о символистах и их современниках являются «Беседы В. Д. Дувакина с М. М. Бахтиным» (М., «Прогресс», 1996), в которых примерно через полвека Бахтин возвращается к высоко ценимым им Бодлеру, Анненскому и Вяч. Иванову, к Брюсову, Андрею Белому, Блоку и еще нескольким поэтам из тех, о ком читал лекции в 20-е гг. как о своих старших современниках или ровесниках; со многими, как оказалось, М.М.Б. был знаком и лично. С точки зрения лучшего понимания этого раздела ЗМ трудно переоценить высказывания Бахтина типа: «Я почти все знал наизусть, почти всего Блока, как и всего Вячеслава Иванова» (Беседы, 95). Таких «автокомментариев», имеющих самое непосредственное отношение к этой части ЗМ, в Беседах много, особенно во второй и третьей беседах, которые просто можно читать параллельно с записями лекций о символистах и их старших и младших современниках. ЗМ, в свою очередь, — естественный комментарий к Беседам.

Запись «"Парнас", декаданс, символизм» публикуется впервые. Лекция, предположительно, прочитана в самом конце 1925 г. или в первые месяцы 1926.

Без этого достаточно развернутого высказывания источником наших представлений об отношении М.М.Б. к Брюсову были бы только Беседы, в которых есть некоторые личные впечатления, есть достаточно высокая общая оценка роли Брюсова в истории русской культуры как художника и как переводчика (Беседы, 43, 80–81, 127, 129), но, по условиям жанра, нет ни анализа, ни оценок конкретных произведений (если не считать мимолетной низкой оценки революционных и военных стихов Брюсова на с. 100), сборников, периодов творчества, тем более, нет анализа стиля. В опубликованных работах Бахтина Брюсов (вместе с Бальмонтом) бегло упомянут в рукописном черновом фрагменте <О Маяковском>, но речь там идет лишь об определенном типе внутрилитературного поведения (т. 5, 53). Примерное время чтения лекции о Брюсове — первые месяцы 1926 г.

В ПСМФ Бальмонт упомянут в ряду с Вяч. Ивановым и Белым как поэт, являющийся автором исследований по поэтике (ВЛЭ, 43), в СВР (ВЛЭ, 100) — в ряду с Вяч. Ивановым (речь идет о символистах, мечтавших создать особый «язык поэзии»), наконец, в ряду с Брюсовым во фрагменте <0 Маяковском> (т. 5, 53). Запись лекции о Бальмонте — единственное высказывание Бахтина о поэзии Бальмонта. Беседы прибавляют к этому лишь одно личное впечатление, не имеющее отношения к творчеству поэта (Беседы, 108–109). Бальмонт многократно упом. в ряде других тем ЗМ.

Тема «Сологуб», как и следующие за ней темы «Вячеслав Иванов» и «Белый», уже публиковались (см. с. 562 общей преамбулы), однако здесь впервые три вышеназванные темы публикуются подряд и в той последовательности, в какой расположены в рукописи ЗМ, в той последовательности, в какой, видимо, читались соответствующие лекции (в первых публикациях темы «Сологуб» и «Белый» были по каким-то соображениям переставлены, поменялись местами). Несколько упоминаний Брюсова в начале записи лекций о Сологубе обретают, таким образом, дополнительный смысл как отсылающие к предшествующей теме. Вообще представление о каждом из русских символистов (особенно это относится к Вяч. Иванову и Белому, сквозным персонажам нового раздела) складывается в ЗМ как сумма 1) информации, содержащейся в посвященных им лекциях, и 2) информации, содержащейся в ряде существенных упоминаний о них в других лекциях. В этом смысле второй условный раздел ЗМ представляется в смысловом отношении более слитным, со множеством сквозных ходов. Легко заметить, что и композиционно записи лекций о символистах (самые объемные записи нового раздела) строятся аналогично друг другу, по примерно одной схеме, как, видимо, были построены и лекции. Можно говорить о том, что текст ЗМ, начиная с темы «Брюсов» и кончая темой «Блок», — это ядро раздела, к которому тяготеют еще только три темы: «Кузмин», «Есенин» и «Ремизов»; остальные темы и по объему и по типу изложения материала — иные: более обзорные и как бы «осколочные». Сейчас, когда есть возможность читать ЗМ в сопоставлении и на фоне Бесед, это не кажется случайным: дело явно не в том, как записаны те или иные лекции, более полно или более коротко, а в ином типе самих лекций, что соответствует иному типу отношения М.М.Б. к произведениям и их авторам. Чем ближе к концу курса, тем более то, что по-прежнему выделяется Миркиной в качестве самостоятельной темы, напоминает жанр ответа на вопрос аудитории или прямо соответствует жанру обзора современной литературы, которым Бахтин должен был владеть в т. ч. и по необходимости (см. с. 622).

Мало вероятно, что когда-нибудь станет известно, о чем при встречах беседовали Бахтин и Брюсов, о чем, в частности, собирался говорить Бахтин с Брюсовым, когда, будучи в Москве в начале 20-х гг., зашел к нему в его кабинет в Большом Гнездниковском переулке, или о чем говорил он в голодной Москве 1920 г. с Вячеславом Ивановым, навестив его в здравнице для утомленных работников умственного труда, о чем, познакомившись с ним в 1925 или 1926 г., говорил с Федором Сологубом, о чем говорил с Андреем Белым (см. Беседы, 127, 78, 152, 82). Однако подтверждаемые самим Бахтиным факты знакомства с ними, те личные впечатления, о которых узнаем из Бесед, помогают лучше осознать жанр (тип) лекций о них: это не были лекции о знакомых современных поэтах и прозаиках, но о произведениях и, как видим, только произведениях; точнее — о слове в произведении, слове в современной поэзии и слове в современной прозе. И только новизна слова как такового, его содержательность, индивидуальная физиономия слова являются критерием оценки творчества и основанием для прогнозов судьбы творчества в истории русской литературы.

О слове самого Бахтина см.: Александр Садецкий «Открытое слово. Высказывания М. М. Бахтина в свете его металингвистической теории». М., РГГУ, 1997. В книге, хотя по обстоятельствам и минимально, использованы и ЗМ, в т. ч. на с. 54, 57 записи лекций о Сологубе и о Есенине.

Опубликованная первой (см. с. 561) и уже тем самым выделенная из ряда записей других лекций и изъятая из контекста ЗМ, запись лекций о Вяч. Иванове в контексте ЗМ и рядом с другими записями воспринимается как еще более привилегированная, ибо ярче и несомненнее ощущается особое отношение М.М.Б. к самому Вячеславу Иванову, особое место его творчества во внутреннем пространстве мыслей и чувств молодого Бахтина. Ощущение это создают в т. ч. и такие необычные, если судить по ЗМ, для Бахтина-лектора выражения как грандиозное влияние, колоссальное значение, гениальная реставрация всех существующих до него форм (с. 320). То, что его так мало знают, так мало понимают (см. конец первого абзаца темы), по Бахтину во всяком случае не недостаток: содержание нескольких лекций-теле прямо свидетельствует о том, что доступность и популярность настоящих поэтов (выражение М.М.Б.: Беседы, с. 81) и настоящих прозаиков необходимо и объяснять и оправдывать (см. темы «Белый» и «Блок»), доступность же и чрезмерную популярность ненастоящих — надо только объяснять, тем самым оправдывая доверчивых читателей (см. ниже темы «Эренбург», «Зощенко»).

Вяч. Иванов — не единственный сквозной персонаж условного второго раздела ЗМ, но частота и существенность присутствия Вяч. Иванова как поэта в других темах раздела позволяет говорить о том, что он в определенном смысле еще и главный герой всего нового раздела (см. ниже такие разные темы, как «Кузмин», «Футуризм», «Есенин»); только отчасти претендует на это Андрей Белый как прозаик. Однако фраза «он же был и учителем» — только о Вяч. Иванове. В Беседах о Иванове-поэте Бахтин, уже семидесятисемилетний, говорит: «до сих пор я его очень люблю» (с. 106); почти так же сказано в Беседах только еще об Анненском: «очень любил Анненского и до сих пор его люблю» (с. 98). При этом тон всего того, что говорит М.М.Б. о Вяч. Иванове в Беседах, чрезвычайно близок к тону молодого Бахтина-лектора, бережно сохраненному юной Р.М.М. (см. с. 267–268 Бесед, где Бахтин читает стихи Вяч. Иванова из цикла «Песни из Лабиринта», восхищенно их комментируя; там же — фраза: «Но нужно сказать, просто как-то не понимают Вячеслава Иванова»).

Как поэт, как лирик Вяч. Иванов дважды упомянут в первой главе АГ (ЛКС, 16 и 18); ряды, в которых упомянут там Вяч. Иванов, — предельно авторитетны: на с. 16 — «(Данте, Петрарка, Новалис, Жуковский, Соловьев, Иванов и др.)», на с. 18 — «(«Vita nuova», отчасти Сонеты Петрарки, в новое время к этому приближаются Вяч. Иванов, «Stundenbuch» Рильке)». Именно в подобном авторитетном ряду «с Данте, Петраркой и Новалисом» упомянут Вяч. Иванов и в записи лекции во фрагменте «Феофил и Мария» (с. 327). Позднее упоминание Вяч. Иванова, поразительное в своей спокойной, полной достоинства беззащитности — в рукописи методической статьи Бахтина-учителя «Вопросы стилистики на уроках русского языка», писавшейся весной-летом 1945 г. в Савелове (т. 5, 147). В других случаях в известных нам произведениях Бахтина речь идет о Вяч. Иванове — теоретике и мыслителе.