И у тети Иры была отдельная однокомнатная квартира, очень чистенькая, пахнущая ванилином и какая-то ситцевая: желтые обои в мелких красных цветах, почти такого же цвета портьеры и покрывало на кровати. Тетя Ира работала кассиршей в булочной. Меня она как назвала первый раз Санюшкой-голубушкой, так называет и до сих пор.

«Санюшка-голубушка, поехали ко мне чай с тортиком пить? Специально для тебя купила, ты ж любишь с орешками?»

Или:

«А я печенье испекла. Из слоеного теста. Во рту тает. Для тебя, Санюшка-голубушка!»

Но сначала мне поручалось натереть мастикой полы, почистить кастрюли, сбегать в магазин за продуктами, отнести белье в прачечную или что-то погладить. Гладить я любила, мне нравилось, как под горячим утюгом преображалась мятая ткчнь.

Если надо было вымыть окна, тетя Ира говорила:

— Санюшка-голубушка, посмотри на окна! Будто грязной сеткой затянуло. Руки до всего не доходят. Может, ты поможешь? Давай так договоримся: ты моешь в комнате, я на кухне. Принимайся за дело, а я пока за тортиком сбегаю. За твоим любимым, с орешками. Справимся — и за чаек!..

Ходила она за тортом ровно столько, сколько требовалось мне времени, чтобы вымыть окно и в комнате и на кухне, да еще и кухонную дверь, застекленную до половины, прихватить.

— Ну и ловкая же ты, Санюшка-голубушка! — нахваливала тетя Ира. — Я повернуться не успела, а ты уже... Хорошая жена-хозяйка из тебя выйдет.

Вот так я и жила...

И росла.

А потом в моей жизни появился Ромка. И мне захотелось увидеть себя со стороны — можно меня полюбить или не за что?

Выяснила очень скоро: не за что. Длинная, угловатая, одета плохо. Почему раньше я не обращала на это никакого внимания? А как, оказывается, я хожу! Туфли стоптаны, и за километр слышно, что Саша Нилова идет, шаркает как древняя старуха. И как, должно быть, жалко я выглядела рядом с Лилей: она такая красивая, всегда нарядная, все на ней голубое, шелковое.

Лиля ходила в балетную школу, легко танцевала на пальчиках, ее номер был лучшим в концерте школьной самодеятельности.

В классе ее называли голубой принцессой. А она, когда сердилась, называла меня каланчой.

Зато когда Лиля у доски, отвечая урок, бормотала что-то невнятное — все забавлялись, не только я. Лицо ее приобретало глупое, кукольное выражение, бессмысленное какое-то. Но это было только у доски, а всегда Лиля была неподражаема. Не зря же Ромка влюбился в нее, был на побегушках.

Я не могла больше ходить в школу в чем придется. Попросила папу купить мне новое платье и туфли.

— Рано тебе еще хвостом вертеть! — заявила тетя Ира, а папа развел руками:

— Финансами я не командую, Саня, должна понимать.

Я стала стыдиться своего роста, начала сутулиться, подгибала ноги в коленях, чтобы не бросалась в глаза, часто просиживала перемены в классе.

И все же у меня было теперь солнце — Ромка, вокруг которого вращалась вселенная. Правда, самые яркие лучи это солнце направляло лишь в одну сторону, к Лиле.

Одно мне не нравилось в Ромке: его непостоянство в своих же решениях. Скажет: «Сегодня после уроков пойдем в лес, на воздухе побудем, листьев насобираем!»

Но стоило Лиле сказать: «Лучше в кино пойдем, зачем нам листья?» — как Ромка тут же забывал о лесе: «Конечно, в кино лучше!»

Перед хорошенькими девочками мальчишки чуть ли не наизнанку выворачиваются, заморыши первые места в спортивных состязаниях занимают, двоечники в отличники выбиваются. Какая другая сила заставила бы их из кожи вон лезть?

А мне хоть бы записку кто прислал. Записки, конечно, были, но совсем не те, каких хотелось:

«Нилова, дай контрольную перекатать!»

«Нилова, давай останемся после уроков — не понимаю я, как эти задачи решаются!»

«Саша, попросись срочно к доске, выруча-ай!»

В конце концов я сама решилась написать Ромке записку: «Одни слепы глазами, другие — сердцем...» Пускай задумается!

Он прочитал анонимное послание, повертел головой, стараясь определить, от кого оно (я исказила почерк), потом скатал записку в шарик и щелчком выстрелил мне в щеку.

Это была моя первая и последняя записка мальчишке.

А как я призывала в эти дни свою добрую фею! Большая уже была, а все продолжала придумывать всякое несбыточное: вот моя фея, перевоплотившись в директора школы, входит в наш класс.

«Саша Нилова здесь?» — спрашивает директор и направляется ко мне, пожимает руку.

Все удивлены: в чем дело?

Директор рассказывает, что я совершила какой-то подвиг, никто такого еще не совершал. Подвиг придумать я так и не могла: людей спасали при пожарах, вытаскивали из воды, все это уже было, часто в газетах писалось, мне надо было совершить необыкновенный подвиг. Например, изобрести летательный аппарат — сообщение между Землей и космическими кораблями, аппарат-курьер, небольшой, верткий, умный, надо отвезти космонавтам какие-то детали — пожалуйста, или письма, или секретное сообщение, в общем, я должна была изобрести такое, чего нельзя придумать.