На второй остановке меня буквально втиснули на освободившееся у окна место, рядом плюхнулся старик без шапки, он засунул ее за борт пальто — так Ромка носил раньше книжки. Старик пахнет овчиной. Над ним, держась обеими руками за поручни, повисла женщина в распахнутой рыжей шубке. Пола шубы трется о лицо старика. Он поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, будто специально подставляет под чистку обе щеки. Я обернулась и увидела сидящую позади меня нашу директрису. Вот так встреча! Куда она едет так рано? Еще подумает, что я увильнула от работы.

— Доброе утро, Евгения Павловна!

— Здравствуй, Саша...

«Бабье царство» у Евгении Павловны большое, но она знает всех наперечет. Появится новенькая, вызовет и расспросит о житье-бытье.

А автобус все набивается и набивается. Начинаю беспокоиться: вдруг не удастся выйти у рынка? Говорю об этом соседу-старику.

— Выйдем, не бойся,— успокаивает он меня. — Я тоже туда, за мной держись.

Когда мы поднялись, женщина в рыжей шубе заговорила на весь автобус:

— Вон она, молодежь нынешняя, развалятся как на именинах, а пожилые стой, труди ноги!

— Пошто ты на нее окрысилась? — вступился старик, взмахивая рукой, мне даже показалось, что он хочет оттолкнуть женщину. — Ее самою придавили к сиденью!

Я повернулась: моя директриса, конечно, все это слышит. Но на месте Евгении Павловны сидела другая женщина.

На рынке уйма мимоз — желтое кипенье, первые южные гости, веточка — рубль. Выбрала пять веточек, не могу удержаться, чтоб не поднести к лицу — пахнут свежестью, весной. Порадую подружку.

Успеваю добежать к уже тронувшемуся автобусу, хватаюсь за чью-то протянутую руку, вскакиваю на подножку, и сразу дверь сдвигается за моей спиной, прищемляет мое пальто, оно сейчас как дверная прокладка. Кто-то прошелся уголком портфеля или сумки по моей ноге. Не так больно, как жалко капроновые чулки — первый раз надела эти дорогие недолгожители.

Думаю о Лиле. Она тоже должна сегодня выйти на работу, поэтому я и хочу первая поздравить ее. Никак не могу поверить, что она замужем не за Ромкой. Кто бы мог подумать, что его женой стану я! Вступлю в брак. Какое неуютное слово! Как удар хлыста, как сердитый окрик! Брак! Вчера я заглядывала в энциклопедию, специально пошла в читальный зал, хотелось увидеть это слово в книге, которая все знает. Но какие разные понятия у одного и того же слова!

«Брак — оформленный в законном порядке союз мужчины и женщины... важнейший институт советского семейного права...»

И тут же: «Брак (в производстве) — недоброкачественная и некомплектная продукция, выполненная с нарушением обязательных стандартов...»

Я-то знаю, что такое нарушение обязательных стандартов: работаю техконтролером ткацкого производства. Пряжа, выработанная на прядильной машине, должна иметь заданный номер, крутку, прочность, удлинение и обладать равномерностью этих показателей. Мое дело следить, чтобы эти показатели не отклонялись в ту или иную сторону за пределы установленных норм. С браком воевать нелегко: все от него отказываются, сваливают вину один на другого, оспаривают неоспоримое.

Стоит техконтролер, страж качества, па границе двух цехов: ткацкого и аппаратно-прядильного.

С одной стороны, прядильщики наседают:

~ Ты чего к нам придираешься, Нилова, строчишь акты-доносы, с нас выработку снимают. И цех страдает, план снижается. Совесть у тебя есть, товарищ Нилова?

Ткачи тянут за другой рукав*

— Саша, зачем ты потакаешь бракоделам? Тут надо в оба смотреть, а ты глаза закрываешь. Прядильщики то мушковатую пряжу нам подсунут, то неровнота сплошная, нитки то и дело рвутся, терпение лопается. С каких это пор техконтролера перестало интересовать качество пряжи? Куда девалась твоя совесть, Саша!

Вот так я и кручусь-верчусь.

Труднее всего мне работать с /[илей. Она сменный мастер в аппаратно-прядильном цехе, а я в этом цехе проверяю качество пряжи, здесь находятся все нужные мне приборы: мотовило, квадрант, весы, ящики с початками — пряжей, намотанной на шпули, внешне напоминающей кукурузные початки.

Акты на забракованную пря^чу в первую очередь должен подписать сменный мастер, Лиля то есть, а затем уже прядильщица и начальник цеха. Но Лиля такие акты подписывать не любит, отвиливает всячески — не хочется ей портить отношения с работницами:

«Что я могу с Ниловой сделать! Говорила не раз...»

Я с Лилей тоже «говорила не раз». Даешь ей акт, она повертит его в руках, покрутит, потом скажет:

«Плохой прочес? А это что? Несортная пряжа по номеру? Хорошо, Сашенька, я сначала проверю, потом подпишу...»

Проверять ей не обязательно: я никогда не подводила. К тому же Лиля работает на фабрике без году неделя, а я три года, в небрежности меня никто еще никогда не упрекнул. Но у Лили свой расчет: тянет время.

Подхожу к ней на другой день: