«Ты подписала акты?»

«Нет еще, Сашенька, не успела, столько дел! Сейчас у начальника совещание будет, а после я займусь актами, непременно займусь».

Слова!

Зато на третий день она сама меня ищет:

«Сашенька, а где те ящики с забракованной пряжей? Искала их, искала. Давай вместе поищем. Надо же оформить акты и сдать в бухгалтерию!»

И смотрит на меня ясным, чистым взглядом,

А между тем мы с ней прекрасно знаем, куда девалась пряжа. Сработана! Понадобилась ткачам, ее подняли наверх и пустили на станки. Ткачи простаивать не могут, это дорого обходится фабрике...

— Эй, девушка Г Вы обратно поедете или за простой платить согласны?

Шофер автобуса смотрел на меня веселым взглядом. В машине только мы с ним.

— Извините.

— Ничего, бывает...

Пять минут быстрой ходьбы — и я на фабричном дворе.

Два мрачных пятиэтажных здания из бурого кирпича, с железными ставнями на окнах первого этажа будто зажали плечами, поддерживая, своего младшего, четырехэтажного брата. И от того, что к зажатому дому пристроена веранда, выходящая метра на два вперед, выкрашенная грязно-серой краской, сам дом издали казался висящим в воздухе, а веранда — широким проходом под ним, скрытым туманом. Никогда я не могу отделаться от этого ощущения.

У входа бросался в глаза транспарант с крупными буквами: «Сегодня работать лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня!»

По узкой, пахнущей лаком деревянной лестнице с только что вымытыми ступеньками я поднялась на пятый этаж — в красный уголок ткацкого цеха. Здесь, за шкафом у окна, мое рабочее место — небольшой письменный стол, покрытый куском темно-синего сукна, придавленного толстым стеклом. Оно так блеснуло в полумраке, что мне на какой-то миг показалось, будто на столе пролита вода.

Я поставила мимозы в литровую банку с водой — здесь они дождутся Лилю, сняла пальто, повесила в шкаф, переоделась в халат, потом постояла немного у окна. Фабрика стоит на берегу речушки, и отсюда кажется, будто я плыву сейчас на пароходе, который, содрогаясь от непомерных усилий, с трудом продвигается в темной густой воде.

— А я думала — здесь никого! — сказала, входя, Оль-гуня. Она включила свет. — Ты чего это в темноте, Саша Нилова, доброе утро]

— Здравствуйте.

Ольгуня напросилась раздеваться в моем шкафу: «Не люблю в раздевалке, на людях. Я тебе не помешаю?» Что я могла сказать кроме того, что не помешает?

Ольгуня переоделась в платье без рукавов — так положено по технике безопасности, повязала косынку. Ей и без косынки работать можно, она так тщательно, так гладко всегда причесана, что кажется, будто кожа на лбу оттягивается назад, а глаза даже меняют форму, поднимаются уголками вверх. В ушах покачиваются серьги с топазом. Сейчас Ольгуня снимет их, завернет в носовой платочек и сунет за лиф. А в обеденный перерыв наденет снова. У нас все женщины так делают. Каждой хочется похвастаться перед подругами своими украшениями.

Ольгуня сунулась носом в мимозы.

— Как желтенькие цыплятки, прелесть! Это кому?

— Мурашиной. У нее сегодня день рождения.

— А-а...

Я пошла на третий этаж в отдел штопки. Это длинное, светлое и самое тихое помещение со множеством столов, стоящих друг за другом, как парты, напоминало школьный класс.

До начала смены оставалось еще время, но женщины уже работали, на столах лежало суровье.

Лили еще не было.

Моей соседкой по столу оказалась наш главный бухгалтер. Она помогла мне поднести и раскинуть на столе край суровья — это было «домино», ткань в мелкую яркую клетку: желтую, зеленую, красную, она предназначалась для легких пальто. Я провела по ней ладонью— шершавая, взъерошенная, в готовом виде она красивая, мягкая.

За моей спиной кого-то успокаивали:

— Не переживай, научишься! Видишь, вот это «домино», а это «комета», отличай ее по крупной клетке. Обе эти ткани получили на художественном совете Министерства легкой промышленности высокую оценку.

Я невольно прислушивалась к разговору женщин, работающих со мной в одном ряду. Они говорили о том, как бы помочь получить двухкомнатную квартиру семье Удодовых. Муж, жена и дочь, теперь уже молодой специалист, живут в одной комнате. Работают они в разных сменах, так что ни телевизор нельзя включить, ни радио, ни гостей позвать: обязательно кто-нибудь спит, отдыхает после смены.

— Зато директриса вдвоем с мужем трехкомнатную квартиру занимают! — раздался возмущенный голос.

— Ты Евгению Павловну не трожь! — возразил кто-то. — Будешь ты директором, и тебе трехкомнатную дадут. Хоромы... Третья комната у них как пересыльный пункт: кто приедет на фабрику, в гостинице места нет — туда. Так что помалкивай, если не знаешь...

Мне предстояло внимательно, сантиметр за сантиметром, просмотреть весь кусок ткани (длина его примерно двадцать — двадцать один метр), срезать узелки, если попадутся, выдернуть утолщенные нити или подтянуть слабины. Самое трудное — штопка — поручалось только опытным работницам, они филигранно заделывали дырки.