Шрифт:
– Мона, не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, чего я хочу.
– Ничего я не знаю! Но если ты думаешь, что я выйду за тебя только из-за ребенка, то сильно ошибаешься. Я не собираюсь привязывать к себе человека, для которого ничего не значу. Я прекрасно поняла, что ты имел в виду, когда сказал: “Будь осторожен в желаниях, потому что они могут сбыться”!
– Не обращая внимания на попытки Брета прервать ее, Мона выпалила: - Ты обвинял меня в том, что я не люблю тебя, а сам даже не хочешь меня, не говоря о любви!
– Конечно, я люблю тебя, - ответил Брет. Именно это она и хотела услышать. Однако,
понимая, что еще не добилась своей цели, она ответила ему:
– Зачем лгать только потому, что я могу родить твоего ребенка?
– Я не лгу тебе.
– Он вздохнул.
– Бог свидетель, я никогда не переставал любить тебя. Именно поэтому я и не мог позволить тебе…
Мона прижала палец к его губам и нежно спросила:
– Ты действительно любишь меня? Если да, то докажи это. Я устала от слов.
– Она подошла к Брету вплотную, обняла за шею и крепко прижалась к его телу.
– Пожалуйста, Брет, люби меня…
Какое-то мгновение он медлил, заставив Мону затаить дыхание. А потом поднял на руки и хрипло сказал:
– Осторожнее. Тут все усеяно битым стеклом… Брет отнес ее в свою спальню, положил на
широкую кровать и, с трудом сдерживая нетерпение, начал расстегивать шелковую блузку.
Справившись с блузкой, он расстегнул на ней лифчик, зарылся лицом в ее груди и глухо пробормотал:
– Радость моя, если бы ты только знала, как я тебя люблю… Этот год был для меня адом… Пожалуйста, скажи, что ты выйдешь за меня.
– А если я не беременна?
Он слегка приподнял голову и сказал:
– Все равно. Когда-то ты любила меня. Если бы у меня была хоть малейшая надежда, что ты все еще любишь меня, я бы попросил тебя сделать это, как только… - Внезапно он умолк и жадно уставился на ее грудь. Затем протянул руку и дрожащими пальцами приподнял серебряную цепочку, лежавшую в ложбинке между грудями. К цепочке было прикреплено серебряное кольцо. Увидев выражение его лица, Мона чуть не заплакала. Наконец он хрипло спросил: - Давно ты носишь это?
– Больше года. С того самого вечера, когда ты не обнаружил его на моем пальце. Я сняла его только один раз. Прошлой ночью. Если бы ты увидел кольцо, то понял бы, что я никогда не переставала любить тебя.
– Жаль, что я не увидел его, - пылко ответил он.
– Тогда мои мучения были бы на день короче. Я боролся с собой, пытался убедить себя, что могу сделать тебя счастливой, что не стану вторым Хаббардом… Понимаешь, до прошлой ночи я твердил себе, что ты еще могла сохранить ко мне какие-то чувства, но, когда ты поклялась, что это не так, я не выдержал… Если бы ты знала, какую боль мне причинила…
– Прости меня.
– Мона нежно погладила его по щеке и провела кончиками пальцев по сильной шее.
– Тогда я считала, что обязана вернуться к Рику… Вот почему мне пришлось солгать тебе.
– И как ты собираешься искупать свою вину? Мона лучезарно улыбнулась,
– Что-нибудь придумаю.
– Сначала дай мне вернуть кольцо на его прежнее место.
Брет снял с ее шеи цепочку, отсоединил кольцо и надел его Моне на палец.
– Придется носить, пока я не куплю тебе что-нибудь получше.
– Ничего лучшего мне не нужно.
– Мона притянула к себе его голову и страстно поцеловала.
– Все, что мне нужно, это твоя любовь.
– Она принадлежит тебе, - сказал Брет, вернув ей поцелуй.
– Ты всегда будешь любить меня?
Тон Моны заставил его поднять голову и подозрительно прищуриться.
– У тебя есть повод сомневаться в этом?
– Ну… Дело в том, что я опять солгала тебе… Но теперь ты знаешь, что я люблю тебя и что все хорошо. Поэтому я думаю, что лучше сказать тебе правду.
– Да уж, - сухо сказал он.
– Когда я говорила, что могу забеременеть… Так вот, это едва ли случится.
– Почему?
– Потому что я все еще принимаю таблетки. На самом деле врач сказал, что небольшой гормональный дисбаланс, которым я страдаю, пройдет сам собой, когда у меня появятся дети… Ты на меня не сердишься?
– тревожно спросила она.
– Нет, не сержусь. Надеюсь, что в недалеком будущем дети у нас появятся, но согласен по-дождать. Хочу, чтобы год-другой ты была только моей.
– Потом он насмешливо поднял бровь и осведомился: - Ты больше ни в чем не хочешь мне признаться?