Горбачев скоро договорился, чтобы в полном составе его провожали лишь за рубеж. Но частые поездки за границу оставались, и поток писем продолжал поступать. Однако тут ритуал соблюдался неукоснительно. Позже к провожающим присоединились члены Президентского совета, затем Совета Безопасности, правда, уменьшилось число провожающих из ЦК. Теперь это были П. А. Ивашко или О. С. Шенин. Команды о составе провожающих всегда давал лично Горбачев, дополняя кем-то список или отводя тех или иных лиц по известным только ему причинам. Без его команды провожающие не приглашались. Некоторым он звонил сам.

Самолет отправлялся из Внуково-2 — специального аэровокзала для высоких гостей. Туда все съезжались задолго до отлета президента. Собирались группами, обсуждали проблемы, и мне часто казалось, что шло продолжение каких-то заседаний. Нередко там решались и некоторые вопросы. Затем приезжал генсек-президент. Когда было время, он включался в разговор, высказывал пожелания, давал задания. Затем все отправлялись к трапу самолета, и там происходил ритуал прощания. Провожающие выстраивались в три шеренги. В первую входили А. И. Лукьянов, В. С. Павлов, В. А. Ивашко. Во вторую — все члены Политбюро или Совета Безопасности. И в третью — все прочие помощники, министры и т. д. Начинается процесс рукопожатий. Продолжительный — с первой шеренгой, короткий — со второй, небрежный и мимолетный — с третьей.

Президент с супругой поднимаются по трапу. Перед входом в самолет поворачиваются и печально машут рукой. Все дружно поднимают руки и активно качают их над головами, изображая на лицах улыбки и безмерную тоску — что нужно для телевидения. Еще перед отлетом все целовались. Последнее время целовались реже. Состав руководства так быстро менялся, что, видимо, мешал ритуалу родственного расставания. Эта прощальная церемония с непокрытыми головами продолжается, пока самолет не вырулит на взлетную полосу. Все с нетерпением ждут этого момента. Затем оставшиеся входят в зал аэровокзала и ждут, когда взлетит самолет. Раньше взлета уехать неприлично. В какие-то времена еще при Хрущеве самолет неожиданно вынужден был приземлиться из-за каких-то неполадок, а провожающих и след простыл. С тех пор только после доклада представителя Аэрофлота о том, что самолет в воздухе и все нормально, провожающие начинают прощаться, проявляя какую-то трогательную привязанность друг к другу, хотя знают, что через час, а может, и раньше встретятся на совещании или другом мероприятии.

Итак, на земле все разъезжаются по своим делам.

А в это время на борту самолета идет кипучая работа. Первые полчаса она связана с рассадкой. В первом, президентском салоне чета начинает размещаться и переодеваться. Этот салон — приблизительно половина самолета. Он имеет кабинет или комнату отдыха и большой просторный зал с двумя столами и мягкими креслами-диванами, телевизором, телефоном и прочим оборудованием. Вся мебель из ценных пород дерева. К салону примыкает кухня с большим запасом всего, что может только пожелать самый привередливый человек.

За кухней еще один маленький тесный салончик со столами. Он рассчитан на восемь человек. Этот салон крайне неудобен. Особенно в нем трудно заснуть, если летишь через океан. В этом салоне, как правило, размещаются Черняев, министр иностранных дел, кто-то еще из сопровождающих, а также Плеханов и Медведев из охраны.

В третьем салоне, где летит охрана, врачи, горничные, машинистки также рассаживаются поудобней, хотя в самолете они находятся задолго до приезда делегации.

Наконец, после рассадки кто-то достает бумаги, кто-то газеты и журналы, другие ждут, когда подадут чай и к нему всякие сласти. Минут через 40–50 Горбачев приглашает к себе министра иностранных дел, помощника, иногда других сопровождающих. Начинается работа. Но трудиться по-настоящему там тяжело: гудят двигатели, да и документы много раз уже обсуждались. И разговор скоро переходит в плоскость общих рассуждений.

Я лечу, когда меня брали, без особых функций, скорее как мебель или чемодан, который вдруг понадобится, хотя и маловероятно. Меня такое положение угнетает, и несколько раз я попытался деликатно уклониться, ссылаясь на большой объем работы, что соответствовало действительности. Но, видимо, Михаил Сергеевич считал, что для меня это какое-то поощрение или благо. Кстати, то же самое положение было и у А. Н. Яковлева, Э. А. Шеварднадзе решал все вопросы и участвовал в переговорах, а Яковлев, как член Политбюро ЦК, чувствовал себя не всегда уютно среди государственных деятелей.

Итак, в президентском салоне продолжалась работа. Иногда приглашенные оставались здесь и обедать. Остальным подавалось все на местах. А в салоне, где летела охрана, врачи, стенографистки, обед ставили, как в обычных аэрофлотовских самолетах, где столики были в спинках кресел предшествующего ряда. Обед обычно бывал обильный. Подавались закуски — рыбные, мясные, икра, крабы, жульены. Затем следовали на выбор первые блюда — бульоны, уха. После этого шли рыбные или мясные горячие блюда. Далее — кофе или чай, молоко, шоколадные конфеты, пирожные или торты, мороженое, фрукты. Можно было и принять рюмку, но особых любителей этого я никогда не видел. Во всяком случае, во втором салоне. Другое дело, когда самолет возвращался на Родину…

По прибытии в страну президент и супруга обычно размещались либо в советском посольстве, либо в специальной резиденции, которую предоставляла принимающая сторона. Но я не помню, чтобы чета селилась где-либо, кроме посольства. Правда, это говорит лишь о том, что я бывал относительно редко в подобных поездках.

Далее начинались официальные переговоры, встречи, обеды и деловые завтраки — занудная работа, которая лишь сковывала и приучала «надувать щеки» и делать важный вид при обсуждении тех или иных договоренностей, хотя я уже знал, что все согласовано и речь идет лишь о подписании тех или иных бумаг, а если и оставались разногласия, то они решались лично лидерами и наиболее доверенными лицами из МИД.