Что послужило для этого поводом, сейчас сказать трудно. Но скорее всего, разные взгляды на один и тот же вопрос. Положение усугублялось тем, что это были два самолюбивых и властных характера. Один прямой и решительный, не знающий полутонов и не привыкший маневрировать, а другой — с мягкими повадками, просчитывающий многие ходы вперед. Такая «ссора» привела к тому, что в партии сложилось тяжелое положение. Разошлись в подходах по вопросам идеологии не только два руководителя, надвое раскололись все службы и кадры идеологического фронта. Одни прильнули к Яковлеву, другие — к Лигачеву. Началась склока, кончившаяся в конце концов драматически. Е. К. Лигачев назначал одно совещание и давал одни указания средствам массовой информации, а А. Н. Яковлев на другой день обесценивал указания на собранном у себя совещании редакторов или на основе личных контактов.

Через неделю такая ситуация менялась местами. И внутреннее напряжение достигло апогея. Разногласия перешли на заседания Секретариата ЦК, перекинулись на решения по иным вопросам. Снимались с рассмотрения без особой нужды те или иные проекты решений. В конфликт втягивались почти все секретари ЦК, и я не помню заседания, когда вопрос о деятельности идеологических служб, средств массовой информации не обсуждался бы на Секретариате или Политбюро ЦК.

В этих условиях Горбачев занимал довольно странную позицию. Он старался не вмешиваться в конфликт и с высоты своего положения наблюдал за битвой двух тигров. Осознавал ли он все ее последствия? Не думаю. Скорее, генсек не без умысла сталкивал своих соратников, исходя из того, что в этой борьбе они ослабят друг друга, будут ручными. Сначала он не ведал, что на политической арене разворачивалась не война амбиций партийных лидеров. Это было столкновение двух линий в деятельности партии, развитии страны — линии на сохранение социализма и линии на его дискредитацию, линии на укрепление Советского Союза и линии на его развал. И если бы Горбачев смог сразу понять происходящее, он не свалился бы в жернова изобретенной им машины и не был бы выброшен на свалку истории. Не наделенный стратегическим мышлением, генсек неловко суетился вокруг разожженного им костерка, подбрасывая туда дровишки, и радовался разгорающемуся пожару. Иногда спрашивал меня:

— Ну как, Егор с Александром все еще цапаются?

— Да там уже рукопашная началась, и каждый сторонниками обзавелся. Добром не кончится.

Он тихо и счастливо смеялся.

Разлад в деятельности Политбюро, аппарате ЦК и всей партии беспокоил Лигачева, и он часто приходил к Горбачеву с докладами о ненормальности сложившегося положения. Часто на жалобы Лигачева генсек коротко говорил:

— Держись, Егор. Действуй. У тебя все рычаги.

Правда, и А. Н. Яковлева поддерживал, хотя часто просил:

— Действуй, как договорились, но последи, Саша, чтобы не писали глупостей. Поговори с редакторами, но линию держи.

Бывало нередко и так, что генсек взрывался. Наслушавшись оценок публикаций членами политического руководства, он на Политбюро играл роль возмущенного, гневно и резко ругая редакторов и печать, просил А. Н. Яковлева навести порядок. Нетрудно догадаться, что в этом вопросе его почти единогласно поддерживали другие члены Политбюро. Но в наведении порядка А. Н. Яковлев предоставлял возможность действовать Е. К. Лигачеву. И Егор Кузьмич энергично брался за выполнение поручения, что в последующем ему обошлось довольно дорого. Средства массовой информации превратили его в мишень для своих упражнений в критике. В общем в средствах массовой информации второй половины 80-х годов воцарился хаос и препирательство, закладывались семена, всходы которых привели потом многих в шоковое состояние.

Надо сказать, что идеологической работе Горбачев отводил важную, но своеобразную роль. Он начал довольно часто собирать творческую интеллигенцию, писателей, журналистов, артистов, художников. Давал возможность всем высказаться, помногу говорил сам. Но люди скоро заметили, что приходят на пустопорожние встречи. Ни одна поставленная интеллигенцией проблема не решалась. Писатели жаловались на недостатки в издательской деятельности, а сдвигов фактически не было ни в чем. Люди говорили о своих профессиональных нуждах, но это был глас вопиющего в пустыне. Они делились своими соображениями об улучшении положения дел в экономике, культуре, образовании, но все оставалось как прежде.

Иногда ко мне по старой памяти заходили писатели и журналисты. Они сначала робко, в порядке совета, говорили, что ждут подобные встречи, осмелев, сетовали на их пустоту. Я и сам тогда до конца не понимал, почему так происходит. Что это: выпуск пара из перегретого котла в творческой среде или неспособность решить конкретные вопросы? И пришел к печальному для себя выводу — и то и другое.

К сожалению, время летит быстро. И многие заверения и обещания остаются пустыми словами. Эйфория веры в чудо с приходом нового лидера начинает проходить. И уже слышен ропот, недовольство. М. С. Горбачев весьма болезненно относился к критике. Собственно, его в жизни никогда и не критиковали. С одной стороны, было не за что — такие у него были должности, с другой — в крае власть была абсолютной. Разве только в центр шли анонимки. Да и то они возвращались к нему.

Поэтому первые публикации о социологических опросах, показавшие, что его популярность начинает снижаться, приводили его в неистовство. Я помню, как он болезненно реагировал на опрос, проведенный «Московскими новостями» среди пассажиров какого-то поезда. М. С. Горбачев метал громы и молнии, выговорил А. Н. Яковлеву за распущенность прессы, не репрезентативность опроса, ошибочность выводов о снижении рейтинга генсека. Тогда А. Н. Яковлев предпринимал меры, чтобы поправить дело, и рейтинг возрос.

Но спустя какое-то время с подобными выводами выступили «Аргументы и факты». Опять была неприличная сцена, кончившаяся тем, что на встрече с творческой интеллигенцией М. С. Горбачев принародно не удержался и сам разгромил газету, а редактора ее пообещал выгнать с работы. Ничего худшего, казалось бы, допустить было просто нельзя. И ответ последовал такой, что он моментально отрезвил генсека. За газету заступились другие средства массовой информации. Конечно же, Горбачев и так бы ничего не сделал с редактором в силу своей нерешительности. Но теперь он просто испугался. И этот испуг надолго охладил его пыл, началось заискивание перед прессой.