– Иди, – велела Ольга, так и не дождавшись ответа.

Лизу будто ушатом воды окатило.

– Что?

– Иди домой. Мне нужно ехать.

Она щелчком разблокировала двери и переключила волну радио. Вела себя так, будто Лизы уже не было в машине, а может, и в ее жизни тоже.

– Зачем ты это делаешь? – Лиза повернулась на сиденье и взяла Ольгу за руку. – Ответь, зачем?

Их пальцы сплелись, и принялись нежно поглаживать друг друга. Ольга вдруг наклонилась вперед и прилегла на руль.

– Погладь меня по спине, – глухо попросила она.

Левая рука Лизы скользнула на ее спину, и погладила – осторожно, только самыми кончиками пальцев. Она потрогала острые лопатки, впадину между ними, пощекотала ногтями шею и запустила ладонь в волосы на затылке.

Она слышала, как участилось Ольгино дыхание, как забилось ее сердце. Она была очень нежной – ласкала затылок, пропуская волосы между пальцами, гладила за ушком, щекотала основание шеи. Горячая волна прокатилась по ее телу. Она наклонилась и поцеловала Ольгино плечо – прямо через шелковую ткань рубашки.

Тут уже и Ольга не смогла сдержаться – откинулась назад, взяла Лизину руку и опустила себе на грудь, в глубокий вырез. Лиза ахнула, ощутив под пальцами твердость сосков и мягкую нежность белья. Она нежно погладила идеальную окружность груди, все еще боясь поднять взгляд и посмотреть Ольге в глаза.

И вдруг все кончилось. Ольга отстранилась, застегнула рубашку, и положила руки на руль.

– Иди, – хрипло сказала она, – ничего не спрашивай, просто иди.

И Лиза не смогла ослушаться. Вылезла из машины, махнула на прощание рукой, и только и успела, что заметить, как автомобиль красным вихрем пронесся мимо, унося в себе женщину, от которой сейчас так билось сердце и такими тяжелыми стали ноги.

– Откровенно говоря, они меня немного…

– Достали? – Понимающе усмехнулась Женька. – Называй уж вещи своими именами.

– Да, – согласно кивнула Инна, – я немного от них устала. Каждый почему-то считает, что гораздо лучше чем я знает о том, как мне жить и что мне делать.

Женька улыбнулась, подавая Инне поднос с очередной партией пельменей. Сегодня утром Инна позвонила с сообщением, что у нее день рождения, и она вопреки всему собирается созвать друзей, чтобы отпраздновать. Женька тут же рассыпалась в извинениях и предложила во-первых устроить праздник у нее ("в твоей маленькой квартирке и трех человек не соберешь"), а во-вторых, налепить настоящих сибирских пельменей к столу ("сколько можно уже собираться под Оливье и селедку под шубой?").

И вот теперь они все утро возились на кухне, краем уха слушая, как маленькая Лека крушит что-то в своей комнате.

– У Кристины в этом плане вообще тормозов нет, – продолжила Женя, раскатывая пласт теста, – но вот Леха меня удивляет. Не замечала за ним склонности лезть в чужие дела.

– Он беспокоится, и это естественно, – пожала плечами Инна, – но я правда от этого очень устаю.

– А в чем хоть суть их претензий?

Инна разложила по заголовкам комочки мяса и откинула со лба светлые пряди волос. Она казалась совсем измученной и вялой.

– Понимаешь, они почему-то считают, что мне пора выходить из траура и начинать жить какой-то новой жизнью.

– А ты с ними не согласна?

Инна рассмеялась вдруг.

– Женя, и ты туда же? Скажи, когда ты теряешь близкого человека – какая в этом случае самая естественная реакция?

– Страдать, – не задумываясь, ответила Женя.

– Вот я и страдаю. Любую потерю нужно отгоревать, отплакать, и лишь потом у тебя появятся силы и желание жить дальше. Слова Кристины и Леши очень похожи на предложение станцевать лезгинку на могиле погибшего друга.

– Но может быть, они имеют ввиду, что твое страдание затянулось?

– Ох, Женя…

Инна вытерла руки полотенцем, снова поправила волосы и посмотрела на Женьку своим обычным спокойным взглядом.

– Оно затянулось только для них, потому что очень тяжело находиться рядом с другом, который горюет. Это почти непереносимо – видеть, как близкий человек страдает, и не иметь возможности ему помочь. Но сколько горевать и сколько страдать – может решить только тот, кто страдает. Понимаешь?

– Да, – Женька сглотнула подступивший к горлу комок, – от чужого страдания хочется убежать так же как от своего собственного. Наверное, это высшее проявление дружбы – быть рядом с тем кому плохо, и не пытаться ничего изменить. Просто быть рядом.

Ей вдруг вспомнился Питер. Как забирали ее из больницы Сергей и Макс, как неслышной тенью каждую ночь и каждый день была рядом Олеся. Как они приезжали вечерами, наливали чай, и держали за руку. Кто знает – может, если бы потом они не сдались, все сложилось бы иначе…