Машина въехала через арку во двор и остановилась у подъезда. Женькины глаза отметили, как сильно здесь все изменилось за прошедшие годы. В прошлый раз, когда Марина привела ее к себе, обращать на это внимание было некогда, да и не хотелось, а вот теперь обратила.

– В этом подъезде столько всего случилось, – улыбнулась Женя задумчиво, – даже страшно подумать.

Здесь она сидела на ступеньках, зная, что всего в нескольких метрах, за дверью, Марина спит с Олегом. Здесь она провела ночь после того, как просмотрела эти ужасные видео и узнала правду. Здесь выбрасывала вещи в мусоропровод и разбивала кулаки в кровь, когда Марина переспала с Шуриком. Все было здесь, и все было так давно.

– Не подъезд, а прямо средоточение вселенского зла, – грустно сказала Марина, и Женька поняла, что и она думала сейчас о том же.

Она опустила стекло и закурила.

– Мариш, расскажи мне о том, как ты жила эти годы, – попросила вдруг.

Марина вся съежилась на сиденье, и тоже полезла в сумку за сигаретами.

– Ты уверена, что хочешь знать?

– Да.

Она не просто хотела, она должна, должна была узнать, восполнить эту брешь между ними, наполнить ее событиями и чувствами. И Марина послушно стала рассказывать.

– С Шуриком мы жили не долго. После того, как Лека уехала, я выгнала его к чертовой матери. Он пытался вернуться, и не единожды, но я не хотела. Впала в депрессию, бросила работу, сидела дома и думала, думала, думала.

Она стряхнула пепел и посмотрела на Женьку.

– Все никак понять не могла, по кому я скучаю – по тебе ли, по ней, или по обеим сразу. Я же правду тебе сказала тогда – вы с ней очень похожи. Две стороны одной и той же медали. Только ты лечишь, а она убивает. Ты любишь, а она владеет. И потихоньку я начала понимать, что любила в ней тебя. Связь с тобой, связь с тем, кем ты для меня была.

Марина сделала еще затяжку и отвернулась. Женька видела, как она дрожит, как трясутся ее ладони.

– Я всегда была дерьмом, Женька, – с горечью продолжила она, – и зная это про себя, смирилась и даже кайфовала от этого, не замечая, как тяжелее с каждым годом становится убеждать себя в том, что это нормально. Ты первая увидела во мне что-то иное. Тебе нужно было не мое тело, а моя душа. Я – целиком. Все остальные хотели тело.

Она помедлила секунду, и сказала, решившись:

– Они были и после Леки, Жень. Мужчины, женщины… Я смеялась про себя, говоря, что вы с Лекой расширили мой диапазон половых партнеров, а сама каждый день медленно умирала. Ты показала мне тогда совсем иную жизнь, иные отношения. И я, напуганная, решила, что мне это не нужно. Понимаешь? Поверить в то, что это возможно, значило бы тогда обречь себя на громадный риск лишиться всего этого.

– А потом?

– А потом все закончилось. Не вдруг, и не в один день, это длилось месяцы, но в итоге этих месяцев настал день, когда я поняла, что уже второй вечер сижу дома, одна, и не хочу никуда идти, не хочу никому звонить, и вообще ничего не хочу.

Она выбросила сигарету за окно и тут же прикурила новую.

– С тех пор у меня никого не было. По началу я пыталась завести себе нормальные отношения, но не выходило – в конце первого свидания люди сразу тащили меня в койку, а как раз койка мне и не нужна была. И, знаешь, тогда я вдруг вспомнила о тебе. О том, что ты кричала мне, когда нашла те видеозаписи. Помнишь?

Женька помнила. Ее затошнило при мысли о том, что она видела тогда.

– Ты кричала, что они просто меня используют, что они даже имени моего не знают, что я для них – всего лишь тело. Тогда мне казалось, что это нормально. Теперь я поняла, что больше так не хочу.

– И тогда ты решила найти меня?

– Нет, – Марина криво усмехнулась, – тогда я задумалась о том, как же мне жить дальше. И поняла, что я не знаю. Вся моя прошлая жизнь оказалась разрушена, а новую я построить еще не успела. У меня не было друзей, никогда не было. Отношения с родителями оказались испорченными. И вдруг стало ясно, что никому я в этом мире не нужна, кроме всей этой толпы посягающих на мое тело.

Она замолчала, и Женя протянула руку и коснулась ее ладони. Их пальцы сплелись.

– Это было страшно и тяжело, – продолжила Марина, – но я старалась. Нашла нормальную работу, стала общаться с людьми, регулярно звонить родителям. А потом нашла вот это.

Свободной рукой она залезла в сумку и вытащила оттуда фотографию. Маленький кусочек картона, на котором поместились всего два лица – ее и Женькино. Улыбающиеся, счастливые, любящие.

– Помнишь? Это мы ездили с тобой в Петергоф, а потом я обрезала эту фотографию, чтобы она поместилась в кошелек. И увидев тебя на ней, а потом себя, я поняла – не прощу себе, если не попытаюсь. Всю жизнь буду жалеть. И попыталась.

Она убрала фото, и, перегнувшись через Женьку, отодвинула ее кресло назад. А затем изящным и легким движением вдруг оказалась у нее на коленях. Она сидела, положив ладони на Женькины плечи, и молча обводила взглядом ее лицо. Внимательно, медленно, прежде чем наклонить голову и коснуться губ легким поцелуем.

– Люби меня, – прошептала она, – прошу…

Женька выгнулась под ее руками, прижала крепче и поцеловала так, как мечтала поцеловать весь вечер – сильно, крепко, врываясь языком и покусывая губы. Ладонями она забралась под Маринино платье и погладила – от бедер до подмышек, от спины до ягодиц.