В ресторане она была на удивление задумчивой – совсем не слушала щебетание Марины, ковырялась вилкой в салате и рассматривала столовые приборы. К моменту когда принесли десерт, Марина окончательно выдохлась и замолчала – смотрела на Леку, пытаясь поймать взгляд ее синих глаз, и наслаждалась теплом, проникающим в каждую клеточку тела.

Она была совершенно расслаблена, спокойна и благостна, и тем неожиданнее для нее прозвучал Лекин вопрос:

– Откуда ты знаешь Яну?

Ее будто ушатом холодной воды обдало. Это имя – «Яна» – было из другой, старой жизни, в которой были Олег, Женя и все то, что Марина давно и старательно пыталась забыть.

– К…какую Яну? – Запинаясь, спросила она.

– Ты знаешь, какую.

Лека взяла в руки вилку и принялась крутить ее между длинными красивыми пальцами. Весь ее вид выражал собой крайнюю степень напряжения – губы, сжатые в полоску, плечи под рубашкой, и сама поза – сжатая, настороженная.

– Мы дружили, – Марина решила отделаться дежурным ответом, – я не хочу об этом вспоминать.

Иногда это срабатывало. Лека, тщательно берегущая собственные границы, с уважением относилась к чужим. Но сегодня, похоже, ей было наплевать.

– Придется, – сказала она, и в ее голосе Марина расслышала грусть, – потому что дальше я спрошу про Женю.

– П…про… Женю? – Изумилась Марина. – Про какую Женю?

Стук сердца был слышен громче самого сурового грохота. Марина вцепилась в стул руками и боялась поднять на Леку глаза.

– Странная штука жизнь, – произнесла та, – чем дальше живу, тем больше изумляюсь. Веселая шутница. Знаешь, я бы выпила сейчас, если бы было можно.

Марина молчала, продолжая смотреть в стол.

– Женя Ковалева, Марусь. Моя первая настоящая любовь. Ты спрашивала про татуировку? Это ее имя наколото у меня на плече.

– Погоди, погоди, – перебила Женя, – Ленка называла тебя Марусей?

Они стояли у кладбищенской ограды, спрятавшись в тени огромной пальмы, курили одну на двоих сигарету, и Женька могла бы поклясться, что Марина врет и рассказывает чушь. Но что-то, маленькое, странное, мешало ей это сделать.

– Да, – кивнула Марина, затягиваясь, – не всегда, конечно, очень редко, но называла. А что тебя удивляет?

Женя помотала головой и отобрала сигарету.

– Продолжай, – попросила.

И она послушалась.

– Откуда ты знаешь? – только и нашлась что спросить Марина. – Я имею ввиду, откуда ты знаешь, что это та самая?…

– У Янки дома есть фотографии. Милые ребята показали мне, как славно проводили время со своими старыми друзьями. Забавно, правда – тебя нет ни на одной из них.

Лека ухмылялась, но Марине было наплевать – ее мозг лихорадочно работал, восстанавливая в памяти цепочки и соотнося все, что рассказывала ей Женька, с тем, что она поняла сейчас.

– Значит, ты – та самая Лека? Которую она любила всю свою жизнь?

– Да.

И соединилось вдруг все в единое целое, собралось и встало на свои места.

– Где она? – Марина вся подалась вперед, упираясь грудью в стол и проникая взглядом в синеву Лекиных глаз. – Ты знаешь, куда она делась? Она жива? С ней все в порядке?

Лека не спешила отвечать. Она достала из пачки сигарету, задумчиво прикурила, сделала несколько затяжек. Томила, сучка.

– Кто ж знает. Янка и прочие не видели ее с тех пор, как умерла эта ее подруга. А я не видела ее гораздо дольше.

Вот так. Показали фантик, и тут же отобрали назад. Сегодня не твой день, детка, ох, не твой.

Марина разочарованно откинулась обратно на диван. Лека молчала. Ну и черт бы с ней, пусть молчит дальше!

И – вот чудеса-то, а? – заговорила.

– Я уезжаю завтра, Марусь. Нам… Не нужно больше встречаться.

Бог троицу любит, да? Марину третий раз окатило. Да что ж такое-то, а? Ну почему если наваливается – то все сразу?

– Почему? – В отчаянии крикнула она, не обращая внимания, как оглядываются на них остальные посетители ресторана.

– Потому что во всем этом больше нет никакого смысла.

Лека потушила сигарету и сделала глоток из стакана. Когда она вздохнула и продолжила, Марине показалось вдруг, что перед ней восьмидесятилетняя старушка – печальная от груза прожитых лет.

– Я тебя не люблю, Маруся, и ты хорошо это знаешь. Я использую тебя для того, чтобы пощекотать себе нервы и таким образом хоть что-то почувствовать. Потому что обычные, нормальные эмоции мне уже давно недоступны. А теперь, когда я все узнала про тебя, и про Женьку… Это нечто, через что я не смогу переступить. Она светлая, я – темная. И это нельзя смешивать. Особенно в тебе.