Соколова Александра Ивановна
Шрифт:
– Стой! Стой! Стой! – Женя схватила Марину за плечи и потрясла. – Скажи, что ты врешь. Немедленно скажи, что ты врешь и что все было не так!
– Жень, Жень, ты чего? Успокойся!
Но она не могла успокоиться. Господи, да что же это такое, а? Получается, все – вранье? Все – неправда? Что за волк в овечьей шкуре приезжал тогда в Таганрог и рассказывал все эти красивые истории, с трагедиями, заламываниями рук и литрами слез? Не могла Ленка ТАК врать! Не могла!
– Что было потом? – Спросила она, не опуская рук. – Говори!
– Да ничего не было! – Марина явно испугалась Жениного напора и попыталась вырваться. – Мы поругались страшно – я понять не могла, почему она так поступает со мной. А потом она сказала, что ей наплевать на то, понимаю я, не понимаю или понимаю, но не все. И ушла. Просто ушла. С тех пор я ее больше не видела.
Женя наконец выпустила Марину и закрыла лицо руками. Мир продолжал рушиться, так и норовя похоронить ее под обломками.
– Жень, – тихо сказала Марина, – она что… рассказывала тебе другое?
Другое? Другое? Женя истерически рассмеялась.
– Она рассказывала не просто другое! Она рассказывала мне кинофильм с собой в главной роли! Завязка! Кульминация! Катарсис! Аплодисменты! Туш! – Женя выплевывала слово за словом, сквозь зубы, сжимая кулаки. – Зрители плачут! Актеры плачут! Ленка, твою мать! Актриса фигова!
– Да погоди ты, успокойся! Что она рассказывала?
– Да наплевать, ЧТО, понимаешь? – Женино искаженное от злости лицо приблизилось к Марине. Теперь она кричала прямо ей в щеки, обдавая своим дыханием. – Какая разница, ЧТО она врала, ведь она же врала! Честная и настоящая Ленка сказала неправду, понимаешь? Она ли вообще это была? Или кто-то другой?
– Котенок, что она сказала?
– Да не скажу я тебе, ЧТО она сказала! Не скажу, ясно? Думаешь, я не понимаю, почему ты спрашиваешь? Лелеешь мечту о том, что в ее рассказе было место для любви к тебе? Так вот – не было! Ни хрена там не было! Только Ленка Савина – в главной роли раскаявшейся грешницы! А я-то, дура, уши развесила – изменилась Леночка, осознала… Как же! Осознала она!
Женя изо всех сил пнула ногой ограду, и согнулась от боли, пронзившей большой палец.
– Да что ж за блять-то, а! – Завопила из последних сил.
– Блядь у нас – это я, – грустно заявила Марина, присаживаясь рядом на корточки.
Женя повернула голову, посмотрела на нее – растрепанную, кареглазую, смущенную, и начала смеяться.
– Блядь, – сквозь смех бормотала она, – да теперь уже черт его знает, кто из вас больше заслуживает такого названия…
Через секунду они хохотали обе. Сидели на земле, у ограды центрального кладбища города сочи, и смеялись до слез.
Первый день поисков был окончен.
Глава 23.
Инна лежала на кровати, свернувшись калачиком, и слушала доносящиеся из кухни звуки скандала. Леша выяснял отношения со своими родителями – они не понимали, как можно учитывать желание ребенка жить в городе с мамой, если «тут такой воздух, и она под присмотром». Леха поначалу пытался объяснить, но уже через полчаса разговор перестал быть хоть сколько-нибудь интеллигентным и крики стали звучать гораздо чаще, чем спокойные слова.
Рассеянно подумав – как хорошо, что Даша с Лекой играют во дворе и не слышат всего этого, Инна переключилась мыслями на собственных родителей, и это заставило ее и без того болезненное сердце сжаться еще сильнее.
Она не разговаривала с отцом три недели, но слова, что он сказал тогда, до сих пор набатом звучали в ушах:
– Она не любит тебя, Инна. Прими это. Это правда и ты не сможешь этого изменить. Можно заставить влюбиться, можно заставить дружить, можно даже заставить ненавидеть, но заставить любить – нельзя.
Самое ужасное, что она понимала – да. Да, это правда. И каждое папино слово было правдой. И именно поэтому, потому что даже в такую минуту он не стал лгать, она чувствовала сейчас это невообразимое сочетание любви и ненависти одновременно.
– Ты мой отец, и я люблю тебя, – прошептала она в потолок, – но даже сейчас ты не стал меня жалеть. И за это я тебя ненавижу.
Так было всегда, и во всем – он был рядом, да, конечно, был. И на него можно было опереться, и он никогда не лгал ей. Но иногда ей очень хотелось, чтобы ее просто пожалели. Посидели рядом, поплакали над сломанной куклой или двойкой за экзамен. Без объяснения ситуации, без понимания, без правды – просто с чувствами. Но – увы. У нее был самый лучший в мире отец. Но правду он ставил выше любви.