Одни за другими следовали обычные свадьбы и крестины, где каждый взгляд на девочек — подружек невест или на младенцев в длинных рубашках напоминал мне о таком желанном для меня ребенке, но после случая со счетом от «Тиффэйни» я быстро успокаивалась, понимая, что было бы легкомысленной ошибкой допустить очередную беременность. Когда мне кто-то сказал о том, что прославленный врач на Западном побережье оказался всего лишь шарлатаном, я отчаялась найти специалиста, который мог бы пообещать мне девять месяцев нормальной беременности. Однако потом я подумала, что гарантировать чудо может только врач-обманщик, и решила держаться своего доктора, хорошо знавшего всю историю моей патологии. Теперь я понимала, что реальной проблемой была не задача найти врача, а преодоление болезненного страха Пола иметь детей, завещанного ему первой женой и укрепленного трагической смертью Викки.

Я тщательно разрабатывала план действий. Лучше всего было бы зачать ребенка при самых благоприятных обстоятельствах, чтобы это событие стало для Пола чем-то особенным. Я подумала о летних каникулах в Бар Харборе. Нас всегда сближало непретенциозное окружение тамошнего коттеджа, и я знала, что сразу после каникул он планировал деловую поездку в Чикаго и на Запад. Это означало, что, если бы я забеременела и снова случился бы выкидыш, Пол не узнал бы об этом. Я не смогла бы скрыть обращение в больницу, но всегда могла бы сказать, что оно было вызвано каким-нибудь мелким женским недомоганием.

А если я сохраню ребенка... Я не смела поверить в такое чудо, но не сомневалась, что, если это случится, Пол будет лишь рад такой новости.

Тем временем я занималась благотворительной деятельностью, чтобы заполнить пустоту бездетности. В мае, через год после свадьбы Брюса, когда я возвращалась с заседания комитета, посвященного расширению фондов Общества сиротских приютов, в холле меня остановил О'Рейли.

— Мой муж тоже здесь? — с удивлением спросила я, так как Пол не возвращался из банка так рано.

— Нет, я просто приехал за кое-какими бумагами. Госпожа Ван Зэйл, прежде чем я уеду на Уолл-стрит, не уделите ли вы мне минуту?

Я решила, что он был намерен обсудить со мной какие-нибудь хозяйственные дела. Последняя партия джина оказалась отвратительной, а Пол всегда стремился, чтобы гостям предлагались самые лучшие напитки.

— Речь идет о поставщике вина? — спросила я, не переставая думать о приютских детях в Гастингс-он-Хадсоне и направляясь за ним в библиотеку. — Вы нашли нового?

— Пока нет, — отозвался О'Рейли, тщательно закрывая за мною дверь. — Все еще подыскиваю. Интересует ли вас по-прежнему Дайана Слейд?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Слышать имя Дайаны Слейд было неприятно. Услышать его от О'Рейли с его бросавшей в дрожь фамильярностью было настоящим кошмаром. Но деваться было некуда. Он загораживал дверь.

— Он переписывается с ней, — проговорил О'Рейли. — Это личные письма, а не только деловые, и она отвечает на них.

— Господин О'Рейли, — ответила я спокойным, самым твердым голосом, на какой была способна, — тему мисс Слейд я не намерена обсуждать с вами ни теперь, никогда бы то ни было впредь. — Я почувствовала себя плохо. Сердце забилось неровно, и словно обмякли ноги. Шагнув к двери, — а значит, и к О'Рейли, — я ровным голосом проговорила: — Извините. Мне нужно выйти.

— Разве вы не хотите увидеть эти письма? — сказал он, не отходя от двери ни на дюйм. — Я мог бы это устроить...

Самообладание оставило меня. Я в ярости замахнулась на него, но он схватил мою руку раньше, чем она коснулась его лица, и рванул ее с такой силой, что я упала на него. Я попыталась что-то сказать, но он опередил меня. Его руки сомкнулись вокруг моей талии, мои груди плотно прижались к нему, и сухие, горячие, напряженные губы закрыли мне рот.

Я дернула головой, уклоняясь от них, но его язык уже проникал за мои губы. Я обмякла. И не потому, что было бесполезно бороться с человеком, так жаждавшим получить желанное, но и потому, что это было для меня единственным способом протеста против такого насилия. Я почувствовала себя невыразимо оскорбленной, и по моим щекам потекли слезы. Его поцелуи немедленно прекратились, но он не выпустил меня из своих объятий, и когда мне удалось сквозь слезы разглядеть его жесткое лицо, я впервые увидела его таким, каким оно было в действительности: не маской, закрытой для всех эмоций, а широко открытым и страстно одухотворенным.

— Я люблю вас, — проговорил он.

— О, я...

Но дар речи меня покинул. Я по-прежнему не делала попыток бороться, но теперь уже по другим причинам.

Он стал поцелуями осушать мои слезы.

— Я люблю вас уже давно... по существу всегда... но я понимал, что должен ждать, пока вы не утратите иллюзий в отношении мужа, а он был так расчетлив, никогда не допускал ни одного неверного шага, но, Боже, как трудно было это переносить, зная, как он третирует вас, видеть его со всеми этими женщинами... Я... — Он умолк, как если бы ему было больно произнести еще хоть слово. Его пальцы рассеянно перебирали мои волосы. Наконец он проговорил: — Я не могу обеспечить вам жизнь в особняке на Пятой авеню, но у меня есть какие-то деньги, и мы, разумеется, не умерли бы с голоду. Но я мог бы дать вам то, что никогда не даст он... Я ни разу не взглянул бы ни на одну другую женщину, ни разу...