Тангейзер сказал обидчиво:

– Почему дурости?

– Ладно, по незнанию, – ответил Манфред. – По незнанию чужих обычаев легко оскорбить человека, не слыхал?

– Буду рад, – ответил Тангейзер льстиво, – посетить в вашем обществе.

– Лиса, – сказал Манфред с неодобрением. – Хотя… ладно, я закончу тут дела, еще на полчаса, а потом отведу тебя.

Тангейзер сам не мог бы сказать, когда у него возникло это навязчивое желание посетить мечеть Омара, но еще с первого дня в Иерусалиме в какую бы сторону света он ни смотрел, то либо видел эту мечеть, то чувствовал ее за спиной, исполинскую и таинственную, целиком поглотившую своим победным величием то место, где когда-то стоял храм, воздвигнутый Соломоном.

Но и мечеть прекрасна, просто ее возвели люди с другим вкусом, другой культурой и другим видением прекрасного, она необычна и ужасающа, как видение грозного льва для человека, привыкшего видеть только собак и кошек.

Манфред справился даже раньше, чем обещал, и они поехали верхами по узкой улочке в ту сторону. Манфред сообщил, что эта улочка называется Давидовой, потому что по ней ходил тот самый Давид, великий царь.

Даже им, двум могучим крестоносцам на огромных тяжелых в броне конях, трудно протискиваться по улочке, где и так тесно от множества паломников, среди которых сарацины, христиане, а в их толпе выделяются одеждами священники всех религий и мастей, также там ведут осликов, верблюдов, даже прогнали стадо коз…

Мечеть приближалась, огромная и величественная, с золотым куполом, но Манфред перехватил восторженный взгляд Тангейзера и сказал суховато:

– Вообще-то мечеть Омара вовсе не мечеть, а купол, специально построенный отвоевавшим Иерусалим у христиан-византийцев халифом Омаром над местом, где находилось сердце Храма – Святая Святых и главный жертвенник.

– С чего он… так?

– Потому что сарацины чтут сердце Храма не меньше христиан, – ответил Манфред.

Тангейзер молча смотрел на золотой купол с полумесяцем на вершине, что приближается к ним с каждым шагом.

Манфред начал рассказывать, что именно здесь, на горе Мориа, Авраам готовился принести в жертву своего сына Исаака. Здесь же однажды царю Давиду на вершине горы Мориа явился ангел Господень, держащий в руке обнаженный меч, занесенный над Иерусалимом. Нога ангела коснулась вершины скалы, которая навеки почернела и оплавилась. Чтобы искупить свой грех, царь Давид воздвиг на этой скале алтарь-жертвенник.

Позже его сын, мудрый Соломон, построил на этом месте огромный храм, где хранился легендарный Ковчег Завета. Но вавилонский царь Навуходоносор захватил Иерусалим, разрушил храм Соломона, и хотя потом его несколько раз восстанавливали, но однажды на восстановление сил уже не хватило.

Мусульмане же утверждают, что Мухаммад ангелом Гавриилом был внезапно перенесен на волшебном животном в Иерусалим, на скалу Мориа. Здесь над пророком разверзлись небеса и открылся путь, приведший Мухаммада к трону Господа. Этой ночью Мухаммаду открылись правила мусульманской молитвы. Сегодня мечеть «Куполом Скалы» отмечает то место, с которого Мухаммад вознесся на небеса.

– А в мечети, – закончил он, – нам покажут отпечаток ноги пророка и три волоска из его бороды.

– А откуда волоски? – спросил Тангейзер.

– Говорю же, из бороды!

– Нет, а почему…

– Не знаю, – ответил Манфред раздраженно, – ты поэт или ученый?

– Поэт…

– Вот и додумай сам!

Мечеть Омара массивная, восьмиугольная, издали кажется голубой, но потом глаз начинает различать цветные узоры на стенах.

Манфред произнес странным голосом:

– В Коране сказано: «Пилигрим, вступивший за священную ограду мечети и поклонившийся Камню, один получает награду, равную награде тысячи мучеников, ибо здесь молитвы его так близки к Богу, как если бы он молился на небе».

Тангейзер пробормотал:

– Вы и Коран знаете?

– Я немец, – сказал Манфред с усмешкой, – но я уже двадцать лет живу в Палестине. Мне ли не знать, чем здесь народ живет и кому молится?

Они вступили на огромный двор, вымощенный широкими плитами белого мрамора. Тангейзер чувствовал сильное волнение, глядя даже на мраморное основание, на котором, как на торжественном помосте, возвышается мечеть Омара.

Между плитами двора протиснулась бледная травка, Тангейзер шел осторожно, стараясь не наступать на нее, такую отважную и предприимчивую, взгляд как прикипел к приближающейся громаде мечети, что показалась вдруг странно похожей на исполинскую глыбу льда, такую непривычную под жарким аравийским небом, но краски дико яркие и холодные…

Манфред переговорил по-арабски с муфтием, велел Тангейзеру оставить оружие и обувь, разулся сам и кивком пригласил идти за ним.

Тангейзер прошептал:

– Я слышал, чужеземцев здесь убивают!

– Бывало, – ответил Манфред безучастно, взглянул на встревоженное лицо поэта, успокоил: – Нет-нет, сейчас все не так. Христианам разрешают потому, что всяк, кто увидит это величие, либо станет мусульманином, либо начнет уважать их веру.

Тангейзер ответил шепотом:

– Я уже уважаю…