Мы надолго застреваем за жёлтыми круглыми столиками вокзальной забегаловки. Юдит разговаривает с Лилли. У Меховой Анны с губ свисают верёвки слюны.

Том подталкивает меня:

— И хорошая новость: чёрных шерифов упразднили!

— Что, серьёзно?

— Да. Хотят теперь попытать счастья с синими шерифами.

— Всегда что-нибудь новенькое.

В некотором отдалении мимо нас в своей тесноватой униформе проходит Швайнебакке. Я становлюсь так, чтобы загородить от него Юдит. Не хочу, чтобы он её видел.

Швайнебакке — самый гадкий, гадейший из всех вокзальных булей.

Зимой, когда мы появляемся на вокзале, в отапливаемом помещении зала ожидания или хотя бы на защищённом от ветра углу у автоматических сейфов камеры хранения, он любит нас погонять. Летом ему всё равно, летом он не может сделать нам особых гадостей, поэтому и не подходит к нам. Такой он подлый. Он пускает свою дубинку в ход только тогда, когда наши кости становятся хрупкими от холода.

Зима — это ад, а Швайнебакке — сатана в этом аду. Подробности в его описании я опускаю. Сама его фамилия красноречиво говорит за себя. Сейчас он идет, зыркая по сторонам своим инспектирующим взглядом, одёргивает мундир, поправляет своё переговорное устройство.

Ещё пять месяцев — и он до нас доберётся. Так он, наверное, думает. Зимой я его убью.

Юдит быстро напивается. Она ещё не привыкла.

Голуби взлетают под чёрную крышу и оттуда низвергаются на крошки на полу.

Люди с чемоданами. Люди с пакетами. Прибывающие и отходящие поезда.

К нам подошёл парень, который четыре года назад якобы состоял в нашей семье. Теперь на нём куртка и золотая цепочка. Он иногда заходит сюда и выставляет всем нам по пиву. Волосы у него редкие, просвечивающие насквозь и отчётливо выраженный двойной подбородок. Всякий раз он выступает с одним и тем же монологом, а мы все благоговейно внимаем.

— Да, видите, я тоже был среди вас — равным среди равных. И я не стыжусь этого. Как раз наоборот. Тот, кто побывал, как я, на самом дне… Вот, Фред, поди, принеси ещё шесть банок… да, а потом я снова получил работу, на конвейере в «БМВ». Не прошло и двух лет, как я стал старшим рабочим, десятником! И — вид ите-я могу позволить себе в месяц израсходовать четыре-пять сотен марок только на бордель, так почему бы мне время от времени не заглянуть сюда, к вам? Потратить двадцатку вам на пиво — что мне, жалко, что ли?

Мы все одобрительно киваем и с восхищением взираем на него. Только Юдит презрительно кривится.

Благородный жертвователь продолжает:

— Ну, вот — что уж такое двадцатка! А меня никто не упрекнёт, что я жадный, правильно? Я с удовольствием с вами разговариваю! У вас нет «капусты». А у меня есть. И получается, что это просто само собой разумеется, что я потрачусь на два-три круга пива! Иначе я сам себе казался бы ничтожным и скупым! Разве не так?

О да, мы все чокаемся за здоровье этого великого человека, этого феникса из дерьма. Только Юдит нас не поддерживает. Вид у неё гневный и презрительный.

Но монолог, кстати, ещё не закончился.

— Сегодня я прочитал в газете про Эд гара. Ведь я его хорошо знал… Это всё можно было заранее предвидеть, не обижайтесь на меня. Может быть, вам всем стоит призадуматься — не отказаться ли и вам от попоек. Я вам говорю — не так уж это и трудно! Я сам оставил это занятие. А почему? Я увидел себя в зеркале, и мне стало тошно. От самого себя. Манфред, сказал я, дела у тебя ещё не совсем плохи! Но времени у тебя осталось не так уж много. Завтра может быть поздно. А силы тебе нужны прямо сегодня, сейчас.

Мы заворожённо смотрели ему в рот, полные благоговейного трепета. Фред показывает ему пустые банки и получет деньги ещё на один круг.

— Да, я признаюсь, в первые дни мне пришлось туго. Но потом, через неделю, я был та-а-ак горд собой… Я мог отправиться в бордель с гордо поднятой головой, не стыдясь себя перед остальными посетителями. Я вам говорю — на «БМВ», на конвейере, там всегда есть работа. Тяжёлая работа, да, но…

— Меня от вас тошнит!

Ой-е!

— Что?

— Меня от вас воротит, вы, сверхдыра от жопы!

Юдит говорит всё это ему прямо в лицо. Я тяну её в сторону, прилагая немалую силу.

— В чём дело, Хаген?

— Сейчас же прекрати поливать его дерьмом!

— Почему?

— Этого человека, которого ты назвала дырой от жопы, мы все знаем. Бедная свинюшка. которая приходит сюда онанировать! Но приходит он довольно часто, и мы тут пьянствуем за его счёт. Это всё, что можно извлечь из этой ситуации!

— Но это же оппортунизм!