– Это я так, случайно!

– От привычки лупцевать слабого, я понимаю. Как слабый мелькнул, так сразу ему в ухо!

– Да нет, деда!

– Ну, ладно-ладно!

– Значит, точно не из-за налима?

– Точно.

– А из-за чего тогда?

– Поживи вот, хлебни жизни, а там поймешь! А то мы с тобой на разных языках разговариваем, и выходит у нас: ты - про Мартына, а я - про Фому. Спать давай лучше.

Повозились они, теплее притираясь к подушкам и матрацам, и затихли. Витька думал о том, что дед хитрит и что-то утаивает, и что если бы знать хорошенько его жизнь, то можно было бы, наверно, и самому разобраться, а так... Из семейных разговоров Витьке запомнилось лишь одно: в начале войны дед с простреленными ногами попал к фашистам в плен, а в конце войны его освободили американцы - и все. Вот там, пожалуй, он и столкнулся с этим самым концом света и не может забыть его... А тут и он, Витька-балда, добавил своим кулаком!

Еле-еле прослушивался пульс катера, усыпляюще доскребывались мыши, молчал налим. Устал, похоже, отдыхает, свесив хвост с кромки таза. А к тазу крадется отряд белозубых крыс, в тельняшках до колен. У первой в лапах - маленький торшер, остальные несут на плечах ржавую ножовку. Вот они останавливаются у налимьего хвоста, разом вцепливаются в него и быстро-быстро пилят. Налим рванулся, но поздно - хвост уже влажно шмякнулся на пол, и крысы злорадно хрюкнули. Витька поднял голову.

Он вообразил всю эту сценку, но звуки оказались настоящие: хрюканье - это всхрапнул дед, а шмякнулось - в глубине склада. Витьке стало боязно, но он встал, сориентировался и пошел, шаря впереди ногами и руками. Торшер и таз попались ему одновременно. Он включил свет. Таз был пустым. Налим лежал возле ящика с аквалангом. С торопливым отвращением схватив рыбину за жабры, Витька плюхнул ее в воду. Потом минуты две споласкивал руки под умывальником. На полке у стола лежало несколько деревянных поддончиков для хлеба. Витька взял один и накрыл им таз, а сверху пригрузил ведром с замоченной посудой. Теперь налим, даже если и хвост просунет, не вывалится, не огорчит деда своим самоубийством и не станет лишней преградой на его пути в древность.

Повесив на гвоздь плакат с морскими узлами, который налим обляпал в двух местах, Витька встал лицом к закутку, выключил торшер и через двенадцать шагов наткнулся на мягкий штабель матрацев.

И тихо улегся.

Февраль 1976 г. Братск

http://mikhasenko.narod.ru