Vox Humana: Собрание стихотворений
вернуться

Аверьянова Лидия Ивановна
Шрифт:

«Неровный ветер, смутный свет…»

Неровный ветер, смутный свет, Знамен внезапное веселье – И стойкий город на Неве Качнулся красной колыбелью. Тогда невиданной зарей Над золотыми куполами, – Москва, в тяжелый полдень твой Вошло ликующее пламя. И над тревогою Кремля, Над мертвым сном Замоскворечья, В просторы, в просеки, в поля Мелькнул и канул вольный кречет. Нам мнилось, пули счет сведут — И пулями была расплата. Горсть неприкрашенных минут Рвалась столетьем циферблата… ………………………………………….. Не голосом печальных книг Расторгнутые трогать цепи: Мы соты – солнечные дни – На творческом досуге лепим. Но поступь – тверже, глаз – острей, И, за вожатыми словами, Ступени медных Октябрей Хранит размашистая память. И город, пестовавший весть, Еще хранит следы глухие, Как билась судорожно здесь В капкане времени Россия. 1925

НАБАТ

Не раскольница в огненном стонет плену – Красный ветер качает большую страну; Красный ветер метет озаренную пыль, – В самых дальних степях полыхает ковыль. Нам дремучей любви не дано превозмочь, Любо кинуться вместе в мохнатую ночь – И летим, наклоняясь в скрипящем седле, По изодранной, пламенной, гулкой земле. Я не знаю, зачем, и не знаю, куда, — Только слово «товарищ» мне хлеб и вода, Только зарево пляшущим дразнит кольцом, Только дым пеленает и нежит лицо. Много верных встает в опаленной траве, Но не каждый знамена крепил на Москве, И не каждому выпал обугленный клад – Слышать ленинский клич сквозь московский набат. 1925

ДАТА

Еще мы помним четкий взмах руки, Вожатый голос с пламенной трибуны…. Вот почему заводские гудки – В мохнатой мгле натянутые струны. Еще горят заветные слова, Как и при жизни лучшие горели, Но леденеет медленно Нева В своей большой гранитной колыбели: Но мерной дробью не стучит станок, И темногрудые котлы не дышат: Так самый первый, самый горький срок, На пленном Западе острее слышен. И дата смерти, как тугая нить, Связует страны с неостывшим делом: Нам бьют в глаза московские огни, Нам красный флаг захлестывает тело. 1925

РАБФАКОВЦАМ

1. «Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь…»

Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь, Оттого ты сумел перелистывать плотные книги, Что когда-то ходил города, словно ягоды, брать, Что когда-то усталость в подхваченном плавилась крике. Ты качался в седле, измеряя винтовкой страну, Знаешь запах земли и смертельную речь пулемета, А из жизни запомнил веселую повесть одну: Как малиновый флаг был иглою рабочею сметан. Ты стрелой отозвался на бурный Кремлевский набат, Ты широкою памятью предан железным страницам. – Если сорваны нити с гудящего вестью столба, Эту весть разнесут красногрудые легкие птицы. Будем только вперед неуклонно и просто смотреть: Нарастают, звенят напоенные славою годы, И тускнеет, дрожа, колокольная в воздухе медь, И стальное весло рассекает зацветшую воду. 1925

ВТОРАЯ МОСКВА

Ах, тебя ль обратною дорогой И путем окольным обойду! – Всё растет привычная тревога В колокольном, каменном саду. Череде далеких новолуний Слышен плеск уже окрепших крыл. – Старый город, ты ли накануне Башнями о боге говорил; Во хмелю, блаженный и увечный, Припадал к соборному кресту, Золотым своим Замоскворечьем В синюю тянулся пустоту, Царской плетью хлестанный до крови, Лишь веригами звенел в пыли А теперь ты – в памяти и слове — Красный угол дрогнувшей земли. 1925

«МОСКВА КАБАЦКАЯ»

Звон колокольный, звон неровный Над затуманенной Москвой И шелест яблонь подмосковных Сквозь муть, и посвист, и запой. И, словно горький сад осенний, Выветриваясь и гния, Мне открывается, Есенин, Москва тяжелая твоя: Недобрый хмель с полынью смешан, Тоска дорогою легла…. Но всё размеренней, всё реже У нас звучат колокола: Нас, младших, солнце в лоб целует И ломится от нови клеть…. А ты – ты мог Москву Вторую В Москве Кабацкой проглядеть! Пусть сердце-ключ на дне стакана – Ржавеет медленно, и пусть Тебя из проруби стеклянной Зовет утраченная Русь. – Не вековая тронет слава Страницы гибели твоей: Так тающий, медвяный саван С высоких облетит ветвей; Так наглухо задунет память, Проводит воронье, кружа, С последними колоколами – Есенина неверный шаг. 1925

СТАРАЯ МОСКВА

Едва вступив в широкий круг свободы, Страна, как колос, солнцем налита, Как жернова, перевернулись годы. – Моя Москва, – и ты уже не та: Пришла пора – недаром в полдень сирый Добром народным наливалась клеть – Рублем чеканным о прилавок мира Раскатисто и буйно зазвенеть. И вот крутая, новая дорога, Ложась, сметает полусгнивший дом. – Москва-часовня на ладони бога, Москва, годам врученная на слом! Ты помнишь день, когда, не чуя страха, Мозолистая шарила рука – За ситцевою лучшею рубахой На самом дне большого сундука. А там, вверху, с глухим и древним граем Зловещее кружило воронье И медь рвалась, отрывисто скликая, Как на беду, на торжище свое. Но празднично молчит Смоленский рынок. Через плечо – гармошка на тесьме – И мать крестила, на прощанье, сына, Ходынским полем называя смерть. 1926

«Что шуметь, о гибели жалея…»

Что шуметь, о гибели жалея, Расточать надуманную грусть: Нет, не смерть взяла от нас Сергея, А его бревенчатая Русь: Верно видел он сквозь ужас древний, Те простые мерные года – Как железом обрастет деревня, Как взойдут на пашнях города. Вправе мы не помнить об уроне, Но стереть поднимется ль рука: Он с другой Россией похоронен – И земля да будет им легка. 1926