Vox Humana: Собрание стихотворений
вернуться

Аверьянова Лидия Ивановна
Шрифт:

«Ты опять со мной, моя Россия…»

Ты опять со мной, моя Россия, Лучшей песней миру вручена. – Но бедны слова мои сухие. Широка московская страна. Ах, по картам, в строках, меж строками Мне ль учить такой большой урок. – Вот опять перебирает память Пряди русые дорог. Ветер с Волги – мед и тополь вместе – Словно гусли тронет эту грудь. Колоколенка – слепая – крестит Тенью пресеченный путь. Оттого клонюсь к земле и к нови, Что, под спудом, в теле у меня Костромской и ярославской крови Светлая цела струя. Оттого и не зовет иное – Только б дням шуршать степным огнем – Что таким же, знаю, перегноем Я войду в твой мудрый чернозем. 1926

ЛАРИССА РЕЙСНЕР

1. «В дни былых, шальных разноголосиц…»

В дни былых, шальных разноголосиц, В белом платье, в ливень пулевой – Ты вела по Волге миноносец, Чтоб знамена крепли над Москвой. Ты глухие исходила страны, Научилась многое уметь, Чтоб крутым пескам Афганистана В слитных строках вышло шелестеть. Это сердце – словно с кручи горной В воды времени упавший лот, Это жизнь твоя мешком узорным Перекинута через седло. Женщина, поэт, товарищ стойкий, Звонкий крик, летящая стрела – Ты ли это на больничной койке Так по будничному умерла. Но, быть может, славе пред веками Трижды лучше скинуть седока В той Москве, чей первый новый камень Опустила и твоя рука. 1926

2. «Гул земли, лихой полет в седле…»

Гул земли, лихой полет в седле, Зарево, свинец, степные дали – Первенцы кремлевских бурных лет. Мы других учебников не знали, Но грядущей жизни мирен шаг – И товарищ, опустив ресницы, Перелистывает не спеша Тесным шрифтом взбухшие страницы. Лишь на миг в положенный урок Грусть ворвется, словно грач залетный, Да порой одна из трудных строк Обернется лентой пулеметной…. Каждый час на вузовских скамьях, В мягкой тишине лабораторий, Помним – пролетариев семья Опыт наш когда-нибудь повторит. Те, кто там, за братским рубежом, Ждут всемирного, крутого сдвига – Пусть страна, в которой мы живем, Будет им большой настольной книгой. И чтоб враг не тронул наобум Славой скрепленного переплета, Как перо, оттачивайте ум Для великой будничной работы. Скучной мерой станем мерить сон (Дни – в труде, за тихой лампой – ночи). Чтобы в книгу ленинских времен Лег и наш прямой и твердый почерк. 1927

ВЕСНА

Уже на голос твой широкий, Весна, на всплески влажных дней Вразброд летят и бьются строки, Как стая мартовских грачей. Да, в этот год весна – иная: Уже в листках календаря Она пылает, залегая – Страны десятая заря. То слава по горбатым склонам Сбегает в шелесте снегов, И мир московским щедрым звоном, Как чаша, налит до краев. И на крутом ветру весеннем, Едва опасный ломкий плен – Дрожат церковные ступени И хрупкий камень белых стен. И тихо гаснет позолота, Цветное сыплется стекло… Шумит в размахе перелета Москвы тяжелое крыло! Шумит…. И бьется, отвечая. В нас, отлученных навсегда, Уже не сердце – мировая Пятиконечная звезда. 1927

ПАРИЖСКАЯ КОММУНА

1. «В день восемнадцатого марта…»

В день восемнадцатого марта – О, незабвенный знак – Париж! – Европы трепетная карта, Каким ты именем горишь. Нет, кровь стирается не скоро… И, кровью щедро окроплен, Вот он встает, бессмертный город, В шуршанье ленинских знамен. Но солнце славы всходит выше – И здесь, над стынущей Невой, Сквозь поступь лет всё шире слышен, Париж, твой голос громовой. Что ж, нам недаром о свободе Певала с колыбели мать, – И мы на улицу выходим Парижским воздухом дышать. Нам сладок час созревшей мести За боль, отчаянье и плен…. И Сен-Жерменского предместья Вам не поднять уже с колен. Париж, Париж! За всё расплатой — Москвы крылатая заря: И вот мы мартовскую дату Включаем в числа Октября. 1927

2. «Мы поступь лет острее слышим…»

Мы поступь лет острее слышим, Затем, что здесь, цельна, светла, Нам буревая кровь Парижа Сегодня к сердцу прилила. Крыло свободы – знак нетленный – Мы в наших буднях узнаем, И вольный плеск далекой Сены У нас под невским бьется льдом. Дождей перебивая пряжу, Шурша по скатам влажных крыш, Нам ветер мартовский расскажет О лучших днях твоих, Париж – О днях тревоги и отваги, Когда, гремя щитами стен, Скрестили улицы, как шпаги, Сент-Антуан и Сен-Жермен. Когда стремглав в рассвет кровавый В смятеньи падала земля. И смерть всходила величаво На Елисейские поля… Париж. Простое начертанье, И, славой щедро окроплен, Он нам раскрыт в живом преданья И в складках Ленинских знамен. 1927

3. «Париж, высоким пламенем свободы…»

Париж, высоким пламенем свободы Был озарен последний вечер твой. Плеснулась кровь твоя, сквозь дни и годы, Знаменами над вздыбленной Москвой. Зерно тревог, сквозь все сады Версаля Ты проросло для жатвы Октября. Завод гудит – рекой огня и стали Встает она, парижская заря. Мы красной нитью связаны с тобою. Твоих костров нам нежен перегар – И ровным, бодрым током Волховстроя Нам в тихой лампе вспыхнул твой пожар. Париж, ты бился, рваный и голодный, Людской волной о стены стройных войск — И вот уже времен ремень приводный Несет толпу, раскатанную в лоск… Навстречу дням – нестройным, трудным стаям, От пуль и бурь не заслонив лица, Мы с каждым годом вдумчивей читаем Простую повесть крови и свинца. <1927>

СТИХИ О КИТАЕ (1927)

1. «Сын свободы, лучший между ними…»

Сын свободы, лучший между ними, Он в сердцах как знамя укреплен: Красной тушью выведено имя На седом пергаменте времен. По складам о нем читают дети, Старшие поют о нем всегда – В армии, шагающей в столетья, И в кварталах нищего труда. Но в стране, взрастившей Сунь-Ят-Сена, Тот – другой – народом не забыт: Желтой охрой вписана измена В книгу славы, гнева и борьбы. Ничего, что в памяти Востока Гулко бьется нанкинский расстрел, Что в Хайларе, у стены широкой, Двадцать три их взято на прицел: Плещет знамя, нарастают годы, Лук беды – натянут невзначай… И звенит, звенит в руках свободы Драгоценной чашею Китай. 1927