Подправив свое театральное приспособление, Планше гаркнул:

– Молчать! Офицеру его величества не нравится, что вы тут расшумелись.

Затем Планше сказал, обращаясь к своему бывшему хозяину:

– Да будет вам известно, сударь, что я заказал на сегодняшнее утро у этого жалкого человека сорок фунтов миндального печенья.

– Аппетит у тебя недурен, – заметил д'Артаньян.

– Да, но что такое миндальное печенье?

– Печенье – это печенье.

– Это смесь миндаля, сахара, яичного белка и лимона.

– Вот именно.

– Не угодно ли попробовать, сударь, хоть штучку?

Планше протянул одну из печенинок мушкетеру, который поспешил отклонить от себя эту честь.

– Что скажет нам суд, – продолжал Планше, – если мы углубимся в этот предмет? Во-первых, он нам скажет, что мы имеем дело с орехами вместо миндаля.

– С орехами. О!..

– И потом, это белки из утиных яиц, а вовсе не из куриных.

– Из утиных! Черт побери, мой друг, узнай королевский судья об этом…

– Кроме того, в сахар подмешана мука.

– Мука? Не далее как вчера кардинал мне сообщил…

– И наконец… – и тут Планше воздел указательный палец. – Наконец, лимон, сударь, – это вовсе не лимон. Это самый обыкновенный апельсин.

Обращаясь к виновному, д'Артаньян напустил на себя как можно больше серьезности:

– Его преосвященство сказал мне: он полагает, что колесование применяется чересчур редко.

– Смилуйтесь, монсеньер! Моя жена ждет ребенка и…

– Выходит, ты не ограничился порчей товара, ты принялся еще и за жену? Теперь бедняжка родит, несомненно, такого же негодяя, как ты. Как считаешь, Планше?

– Я полагаю, сударь…

– Не придется ли мне потолковать на этот счет с королем? Его величество очень строг во всем, что касается миндального печенья.

Растолкав зевак и сопровождаемый Планше, д'Артаньян удалился с ярмарки.

– Что скажешь, Планше?

– Что скажу? Как я уже имел честь объяснить вам намеками, сударь, я торговец сластями. Но дело это тонкое: тут все время приходится угождать клиенту чем-то новеньким. Не можете себе представить, как люди порой капризны.

– Из чего следует…

– Из чего следует, что я отправился на юг, чтоб запастись товаром. Эти черти южане несравненны по части сластей.

– Причем этот мошенник-торговец во внимание, конечно, не принимается.

– Ну он пока поутихнет. Я надолго отбил у него охоту…

– Как же там без тебя твоя лавочка?

– У меня есть приказчик.

– И это все?

– Есть еще жена.

Вид у Планше был такой потерянный, что д'Артаньян, пытаясь скрыть улыбку, положил руку ему на плечо.

– Как, ты женат?

– Вы разбередили мою рану.

– Незаживающую рану?

– Вот именно. Мои соседи считают, что я слишком терпим к друзьям моей жены.

– Вот как!

– Впрочем, сударь… Черт бы побрал все это с потрохами! Я всегда был общительным человеком.

– Значит, ты полагал, путешествие по югу с накладной бородой излечит твою рану.

– Да. И потом…

– Потом?..

– Потом у меня были еще два шурина.

– Целых два?

– Оба ленивые, дальше некуда. Оба жили у меня. Чем больше они ели, тем тощее становились. И недовольство, недовольство все время…

– Я вижу, ты, в конце концов, не на шутку взъярился. Планше так глянул на д'Артаньяна, словно у него в душе полыхнуло адское пламя.

– Ну так что с шуринами? Ты почему-то изъясняешься о них в прошедшем времени.

– По правде сказать, сударь, после того, как я высказал им все до конца, один из них еще шевелился.

– А второй?

– Второй-то и был самым главным бездельником. Планше вздохнул. Д'Артаньян отозвался вздохом.

– Ты полагаешь, климат Прованса пойдет тебе на пользу? Но стражники, чиновники, гонцы, которые прибывают из Парижа…

– Ах, сударь, вы, видно, что-то знаете и явились меня предупредить…

– По правде говоря, нет. Но я явился, быть может, тебя спасти.

– Спасти?

– Видишь ли, ты служил в королевском Пьемонтском полку.

– Благодаря господину Рошфору, который устроил меня туда сержантом.

– Ты знаешь итальянский?

– Все диалекты, сударь. Это необходимо, чтоб командовать этими подлецами.

– Как ты насчет того, чтоб прогуляться в Рим?

– Говорят, памятники там что надо. Однако когда вернемся,,,