И тут же соседнее военное корытце выловило люльку с живым младенцем. По закону парных случаев.

Может, еще и поэтому я решил попытаться довезти пациента. Во всяком случае, второй пассажир спокоен, обмолвился только, что уже имеет опыт упокоения беспокойников врукопашную. Да и пилот настроен коллегу довезти. Корпоративное это у них что ли?

Теперь остается связаться в очередной раз — чтобы предупредили лекарей, что я опять отличился и тащу им сюрпризик — в виде роскошного перитонита. Осматривать серьезно этого парня было некогда, но тут все так явно выражено, что и пары минут хватило. Есть такое часто употребляемое выражение — "на его лице была видна печать смерти". На самом деле так оно и есть, это не метафора. Вот мне кажется, что у парня как раз то самое, что называется "лицом Гиппократа" — древний грек описал вид умирающего человека, оказалось так точно, что и сейчас ничего в описание не добавишь — поляк бледен, кожа сероватая, синие губы, странно смякшие и слипшиеся, торчащий нелепо острый нос, ввалившиеся глаза, вообще все лицо осунулось приобретя вид маски Страдания. Когда я с ним разговаривал, обратил внимание на лихорадочно блестящие глаза — а сейчас они у него полузакрыты. Заторможен, бормочет что-то по-польски и мне почему-то по интонации кажется, что это бред. Уходит потихоньку от живых человек. Одна надежда, что наши грубые эскулапы отловят его трепетную душу на выходе и запихнут ее обратно в бренное тело.

Раньше считалось, что такое лицо — необратимо и человеку жить осталось не больше часа, но мне вколачивали неоднократно, что до момента необратимой смерти, биологической — еще не все потеряно. Еще помню, что при перитоните вроде как маска появляется рано — и времени потому у нас должно бы быть побольше.

Мне кажется, что обратно мы летим быстрее, чем летели туда. Может мерещится, но вроде пилот на педаль давит сильнее. Или педали тут в управлении не при чем — не машина же? Предложение выкинуть больного поляка из самолета в общем понятно. Но был нюанс, который мешал мне на это согласиться. Поляк остался в самолете благодаря своим соотечественникам с которыми меня свел давным-давно случай.

Знакомство мое с поляками было весьма своеобразным. Так уж повезло, что вместе с двумя своими коллегами я попал в программу обмена специалистами с немецкой клиникой. Соответственно и поехали. Ну, до отъезда надо было пройти консульство обменять валюту и так далее. Собственно ничего не изменилось с тех пор, наши граждане все так же записываются и стоят в очереди, в то время как разные прочие граждане идут разумеется без очередей и записей, потому ничего нового, все перепитии с получением виз и валюты опускаю. Кто их получал сейчас, в принципе знает, что ничерта не изменилось с давних пор, мы как были для Европы нежелательным элементом, так таким и остались.

Коллеги мои были женщинами. Одна полная, даже еще полнее по принципу "хорошего человека должно быть много" невиданно спокойная, отчего ей очень подходил титул "Ваша Безмятежность", но вооруженная изрядной дозой яда и твердо знающая свою выгоду, отчего часто напоминала Сову из Вини-Пуха, другая крепкая и статная русская женщина из тех, что может остановить конем горящую избу. Натура цельная, но пугливая и страдающая по мелочам. Вот на поле боя я был бы за нее спокоен, а таможенники и пограничники пугали ее изрядно.

При всем том оказалось, что триумвират кое-что могет и мы в сжатые сроки преодолев всякие препоны выехали на поезде. В самолет багаж моих попутчиц не влезал. Правда они утверждали, что самолетом нам было долететь хлопотнее — клиника с которой снюхалось наше руководство была несколько в глубинах Германии, куда самолеты летали только с несколькими пересадками. И в конце все равно пришлось бы пилить поездом.

Ехали врозь — в разных вагонах. При этом моим компаньонкам достался вагон с сомнительным отоплением. Они мерзли, в моем вагоне был сомнительный запах, отчего я не мерз. Еще в их купе ехала вдрызг простуженная парочка и мои коллеги сильно опасались, что тоже заразятся. Как порядочные люди они потом выполнили свое обещание, заболев и заразив заодно принимающих немцев. Мое купе тоже было на удивление разношерстно — и англичанка, едущая из Китая и полячка из Челябинска, в общем, куча немцев-студентов, которые скатались до Владивостока и теперь возвращались обратно, не выглядели уж очень сильно из ряда вон. В первый же вечер они устроили пожарную тревогу, отмечая день рождения одной из девчонок — свечки в торте возбудили противопожарный датчик и прибежавшие проводницы своим трагическим речетативом, наложенным на хорал "Хэппи берздей ту ю" создали что-то очень похожее на кантату "Александр Невский".

Утром мы прибыли на границу. Опыта перехода границы у меня не было никакого, правда вроде документы у меня были качественные, как заверяла перед выездом Ваша Безмятежность.

Наконец зашли пограничники. Когда они посмотрели на меня, я понял, что это за взгляд — это было взглядом патруля великогерманской фельджандармерии, наблюдающего вышедшего им навстречу из леса мужика с волочащимся парашютом в буденовке и с рацией в грязных лапах. Остальным в купе тоже стало крайне неуютно.

Внятно сказав глазами: "Ух вы, шпионы проклятые!" офицер ртом произнес: "Ваши документы, пожалуйста!". Пока он шлепал штемпель в роскошный английский паспорт в скромненький польский, красный мой и какой-то невнятный консулярский моего соседа сверху я старательно думал — не случается ли, что офицер путает временами что чем произносить? Когда он козырнул и ушел все облегченно вздохнули. А потом пришли таможенники. И я снова вылез из леса с парашютом.

— Что запрещенного везете? — осведомился таможенник.

— Гашиш и пулеметы! — чуть не брякнул я в ответ. Слава богу, что не брякнул. Позже я рассказал о своем нелепом хотении коллегам и мне в ответ поведали про такого же остряка. В его багаже был китайский сервиз. Добрая сотня всяких предметов и предметиков была упакована коварными китайцами в небольшую, но тяжелую коробку. Хозяин этого сервиза в ответ на прямой вопрос: "Везете ли наркотики?" очень умно решил пошутить и задумчиво ответил: "Не знаю. Возможно и везу". Таможенники невозмутимо распотрошили весь багаж, распаковав заодно и китайский сервиз, развернув каждую финтифлюшку. Оказалось, что наркотиков все же нет. Зато есть гора бумаги, в которую была завернута прорва фарфора. Остаток пути шутник, чертыхаясь, пытался повторить сатанинский труд китайцев, складывая эту головоломку под тоскливыми взглядами вытесненных в коридор бумагой и фарфором соседей. Разумеется, в коробку и трети не влезло, так что доставка фарфора вышла шутнику боком.

Но всему хорошему бывает конец, и вскорости поезд медленно-медленно стал переползать ничейную полосу. Я предложил спутницам выскочить из вагона и попрыгать по аккуратно разглаженному песочку, который навевал самые идиллические мысли, но они не согласились.

Польские погранцы пыжились, показывая, что они тоже пограничники, но ни в какое сравнение с нашими они не шли, жалкое зрелище. Так же разочаровали и таможенники. Пришлось глядеть, как переобували наш поезд, подняв все вагоны метра на три мощными подъемниками и укатив наши колеса другому составу, идущему в Россию, а нам прикатили его колесики, на узкую европейскую колею рассчитанные. Определенно европейцы не умеют жить широко.