Шрифт:
Мастера вошли в открытые ворота и от удивления остановились.
Посередине заросшего лопухами двора чернел бревенчатый сруб. Крыша его стояла в стороне. Два дюжих молодца палками гоняли с нее ворон.
У сарая крючконосая старуха таскала из бочки удочкой соленые грибы. За ней наблюдал толстяк, одетый, несмотря на жару, в меховую шапку и валенки.
Неподалёку лежала вверх колесами телега. Четыре человека, повалив на спину костлявую лошадь, запрягали её. Кончив, они поставили лошадь на ноги, телегу — на колеса, сели в нее и не торопясь уехали.
Гак и Буртик растерянно переглянулись.
Первым заметил их толстяк. Вразвалку он подошел к мастерам.
Буртик коротко объяснил, кто они и как сюда попали. Толстяк слушал недоверчиво шевеля губами.
— Вы переплыли море? — наконец спросил он. — Не может быть. Даже я не знаю, есть ли у него другой берег. Может быть, вы пришли через Лиловые горы? Может быть, вы грабители или, хуже того, учёные?.. Нет ничего ужаснее людей, способных делить числа пополам и отрезать хвосты у ящериц. Бр-р!
Буртик раскрыл рот от неожиданности.
— Но, но, потише! — прервал он толстяка.
– Мы не те и не другие, — Мы простые корабельщики. Строим корабли и пускаем их по морю.
— Строите?! — Толстяк побагровел от гнева. — Взять их!— крикнул он. — Связать и допросить под плётками!
— А ну, попробйте! Гак шагнул вперёд и погрозил чугунным кулаком парням, которые двинулись было выполнять приказ хозяина. — Всё ясно, — обратился он к Буртику, — тут все сумасшедшие. Пойдём-ка отсюда! — И он потащил друга прочь.
Никто не осмелился последовать за мастерами.
Уже темнело. Выйдя за ворота и дойдя до конца улицы, друзья наткнулись на полуразвалившийся сарай.
— Отличное место для ночлега!
В сарае было тепло и тихо. Рядами стояли бочки. Пахло вином и сеном.
Утомленные мастера растянулись на полу и сразу уснули.
Разбудил их какой-то шум.
— Это ты? В чём дело? — прогудел спросонья мастер Гак.
— Тс-сс, — остановил его приятель. — Здесь кто-то есть!
Они замолчали.
— Здесь человек! — шепнул Буртик.
В углу зашуршало.
Гак растопырил руки, метнулся туда и вернулся, таща кого-то за шиворот.
Открыли дверь. При лунном свете рассмотрели невысокого человека, с бородкой, в мятой одежде.
— Кто ты такой? — грозно спросил Гак, приподняв человека и встряхнув его. — Что здесь делаешь?
— М-меня зовут Нигугу, — робко ответил пойманный, барахтаясь в воздухе. — С ведома князя Мудрили я ищу вино. Два важных гостя — и ни одной бочки во всем замке...
— Стой, не тряси его! Он говорит интересные вещи, — остановил Буртик приятеля. — Какие гости? Как они выглядят?
— Н-не знаю. Две пары грязных сапог и две зеленые шляпы. Все, что я видел. Их чистили во дворе два ученика-бездельника…
— Ничего не понимаю! — прорычал мастер Гак. — Нигугу… Мудрила… Ученики, которые чистят шляпы… Где мы, в конце концов? В какой стране?
— Вы в Стране бездельников, — ответил ему человек со странным именем. — Не держите меня за шиворот, я расскажу всё, что вы захотите.
Глава пятая,
содержащая историю Страны бездельников и рассказ о жизни Нигугу
Вот что рассказал он двум мастерам.
В давно прошедшие времена страна, куда попали друзья, была населена трудолюбивым народом. В её городах и деревнях жили могучие кузнецы и старательные землепашцы. Жили быстрые ткачи и неторопливые шлифовальщики стёкол.
Однако их жизнь была нелёгкой. Страной правили князья, бароны, купцы и военачальники. Сколько ни работали крестьяне и ремесленники — все отбирали у них ненасытная знать и богачи.
В стране был король. Звали его Барбаран. Он жил в каменном дворце, окруженный стражей и придворными.
Однажды к королю пришел учёный по имени Алидада.
— Ваше величество! — сказал он. — Нам грозит большое несчастье. Я прочитал в облаках, что это лето будет необычайно дождливым. В реках поднимется вода и затопит всю страну. Надо спасать народ!
Алидада считался самым учёным человеком во всем государстве. Ему нельзя было не верить.
Тогда Барбаран созвал придворных. Подумав, они предложили выстроить в каждом городе высокие башни, в которых знатные и богатые люди могли бы переждать наводнение. А простой народ?.. Времени осталось мало, — значит, думать о его спасении некогда.