Шрифт:
Ты? Тоскуешь о стройке? — удивилась Лиза. — О кирпичах и цементе?
Андрей кивнул головой:
Да.
Не верю!
Почему ж не поверить… С нами в училище приехал один паренек с Волги. Хороший такой паренек… И каждый вечер он рассказывал об одном и том же: «Эх, говорит, нету рядом Волги, тоска. Мы с батей на плотах работали. Утречком проснешься, воздух свеж, а мимо — Жигули! Ой, красота какая! Голову в воду окунешь, потом встряхнешься да как закричишь: «Ого-го-го-го!..» И пошло эхо по Жигулям летать. Тоскую я, товарищи…» Так и не выдержал. Попросил командование отпустить его и уехал к себе, к Жигулям.
Дурак! — презрительно воскликнула Лиза. — Дурак набитый этот ваш волжанин!
Андрей промолчал, Ничего не сказал и Игнат. Только Ольга застенчиво, словно боясь осуждения Лизы, проговорила:
Почему ж дура к? Я вот тоже люблю свою стройку и свою профессию. И никуда не ушла бы.
Это потому, что ничего лучшего ты не видала, — бросила Лиза.
Правда, Лиза, — согласилась Ольга. — Лучшего я не видала… — И, немного помолчав, добавила: — Да мне и так хорошо.
А ты, Игнат, что думаешь? — спросила Лиза. — Ушел бы ты отсюда, как тот волжанин?
Игнату не хотелось об этом говорить. Ему ни о чем не хотелось говорить. Невольно наблюдая весь сегодняшний день за Лизой, он думал о том, что здесь, среди летчиков, у нее прорвалось наружу то, что она и раньше плохо умела скрывать. В день возвращения с медкомиссии на стройку он заметил, что Лиза была очень разочарована. Он вспомнил ее слова, когда поднялся в тот день на леса: «Зачем… этот фартук? И мастерок?..» Будто он был в чем-то виноват перед ней. И потом, когда уже прошло много времени и он старался забыть о своей неудаче, она часто напоминала ему о ней. Понимала ли она, что ему это больно? Да, понимала. Он говорил ей об этом. И вот сейчас… С каким презрением она крикнула: «Дурак набитый этот волжанин!» Конечно, он, Игнат, не ушел бы из училища, если бы его приняли. Но она говорит об Андрее и его товарищах: «Какие-то вы все особенные!» «А какие же мы? Я, Белянка, волжанин? Да, какие мы? Серые? Ненужные? А она сама? Разве она сама не такая, как мы?»
Он украдкой посмотрел на Лизу, словно давно ее не видел. Сквозь ветви дерева пробивался снопик солнечных лучей и золотил ее пышные волосы. Глаза блестели, рот был полуоткрыт, и влажные губы чуть-чуть вздрагивали. Ему вдруг захотелось прижаться лицом к ее лицу, целовать волосы, губы, глаза и говорить, чтобы слышала только она: «Лиза, милая, уйдем отсюда, уйдем к себе, нам будет хорошо и там. Я буду долго, долго, всегда тебя любить…»
Но, глядя на нее сейчас, он с горечью думал: «Она, наверно, уйдет от меня к кому-нибудь… Может быть, к Андрею…»
Что же ты молчишь? — снова спросила Лиза.
Уже вечер, — задумчиво ответил Игнат. — Нам пора…
Уходить? — Лиза посмотрела на Андрея: —Разве уже пора, Андрей?
Да, уже пора, Лиза.
Он видел, как ей не хотелось уходить из училища, и, конечно, мог предложить остаться еще часа на два-три. Но он чувствовал, что происходит в душе Игната, и подумал: «Не следовало приглашать Лизу на праздник… Но разве я знал?.. И мне так хотелось увидеть их обоих!»
Он твердо повторил:
— Уже пора. Через два часа мне надо заступать на дежурство, а я хочу проводить вас до вокзала.
Больше всех обрадовалась этому Ольга. И не потому, что с самого начала она чувствовала себя лишней и жалела, что поехала. Девушка видела, как страдает Игнат, и ей было больно за него. Она не понимала Лизу. Ольге казалось, что если бы она была на ее месте, то сумела бы убедить Игната, что он, вот такой, как есть, не хуже любого летчика и что каждый человек по-своему особенный и по-своему хороший, лишь бы он был честным. «Что ж, — думала Ольга, — летчики смелые люди, ничего не скажешь. И недаром их прославляют».
Правду сказать, Ольга не хотела бы, чтобы Игнат был летчиком. Она знает: их дороги не только в славе. Приятно смотреть на красивую форму. Приятно слышать, когда все говорят: «Летчики — это гордые соколы!» И, наверно, очень приятно встречать любимого летчика из далекого и опасного рейса, когда его встречаешь не только ты, но и тысячи людей, сотни друзей и близких. Цветы, музыка… Но сотни друзей и близких могут не только встречать летчика. Завтра они могут и провожать его… в последнюю дорогу… И музыка тогда будет не такая, и цветы не такие… Да, их дороги — трудные, тяжелые дороги… Нет, она, Ольга, хотела бы всегда видеть Игната в его сером, испачканном кирпичной пылью фартуке, с мастерком в руке. Это ничего, что Игнат никогда не будет ее Игнатом. И никогда не посмотрит на нее вот так, как смотрит сейчас на Лизу. Зато он будет всегда рядом и нет-нет, да и крикнет ей весело: «Привет тебе, Беляночка!»
Глава шестая
1
Прошел еще месяц.
Однажды, гуляя в парке, Никита Безденежный услышал знакомый голос:
Хэллоу, Смит!
Он оглянулся и увидел Анну Буранову. Курсантка была в летнем платье, в туфельках. Она одна шла по аллее и помахивала веточкой акации.
— Здравствуй, Никита, — сказала она и, подойдя к нему, протянула руку.
Здравствуй, Аня. — Никита пожал ее руку и пошел рядом.
Ты никого не ждешь? — спросила она. — Может быть, мне уйти?