…Давно уже был выстроен новый вокзал для донских пароходиков, а «Пристань Глухарь» по-прежнему стояла у старого мола, обросшая илом и ракушками. Прилетающие с моря ветры покачивали старую баржу, она кряхтела, стонала, будто на что-то жалуясь. Перед войной ее хотели разобрать на дрова, да так и не успели: пришли немцы, приказали откачать из трюма протухшую застоявшуюся воду, и «Пристань Глухарь» превратилась в плавучий барак для портовых рабочих.

2

Почти полтора десятка лет Аким Андреевич Середин проработал в порту начальником погрузочно-разгрузочной службы. Бригадиры, грузчики, рабочие, капитаны и матросы хорошо знали этого тихого, скромного человека с аккуратно подстриженной седеющей квадратной бородкой, с задумчивыми, всегда немного печальными глазами. Был Аким Андреевич честен и неподкупен, все, даже самые крупные, ошибки он мог простить человеку, кроме обмана. Он верил людям так же, как самому себе…

Как ни странно, была у Акима Андреевича одна неизлечимая страсть: он любил посещать судебные процессы, притом только такие, на которых разбирались дела воров, расхитителей народного добра, растратчиков. В суд Аким Андреевич приходил всегда заранее, садился на задней скамье у окна и терпеливо ожидал обвиняемых. Обычно их вводили под стражей, и Середин с любопытством и, казалось, с острой жалостью всматривался в побледневшие, заросшие, угрюмые лица. Глядя на этих притихших, словно покорившихся судьбе людей, Аким Андреевич не мог поверить, что они совершили преступление: «Может быть, это какое-нибудь недоразумение, — с надеждой думал он. — Вот сейчас начнется суд, и все разъяснится. Ведь не может же человек сознательно опозорить свое имя. Просто произошла какая-то ошибка… А ошибки надо прощать…»

Но начинался суд, выступали свидетели, обвинитель, и, припертые фактами к стене, преступники сознавались: да, мы украли, мы обманули, мы ограбили…

И уже совсем по-другому смотрел Аким Андреевич на эти жалкие лица. В его взгляде теперь были презрение и ненависть.

Немного ссутулившись, он вставал и, ни на кого не глядя, быстро уходил.

И вдруг, придя однажды на работу, портовые грузчики, служащие, матросы и капитаны стоявших у причалов пароходов увидели на стене проходной будки объявление:

«22 августа 1941 года в 19 ч. в клубе порта будет происходить показательный процесс по делу А.А. Середина, обвиняемого в крупной краже. Приглашаются все работники порта».

Люди читали объявление, отходили на несколько шагов и снова, расталкивая толпу, спешили к проходной прочитать еще раз: не ошиблись ли? Что-то уж очень странно все это…

Толпа росла. Один из грузчиков громко сказал!

Да что они, очумели?! Аким Андреевич — вор! Ерунда!

Какой-нибудь деляга проворовался и оклеветал человека, — поддержали из толпы.

Маленький, тщедушный счетовод из пассажирской службы хихикнул:

А удивляться тут нечему, товарищи. Крупные воры, они все такие: тихо, тихо, мы, дескать, самые наичестнейшие, а потом — хап, и будьте здоровы!

Высокий грузчик в парусиновой кепке положил руку на плечо счетовода, слегка сжал пальцы:

Ты не хихикай, рожа. Не пачкай человека заранее. Понял?

Зал клуба был переполнен. Сидели на подоконниках, стояли в проходах, курили, с нетерпением ждали, когда приведут Середина. Дым от папирос и цигарок плавал под сводами зала, как облака. Вдруг у входа раздалось:

Ведут!

И по рядам, как затухающая волна у мола, поплыло:

Ведут… Ведут… Ведут…

Аким Андреевич шел впереди, сзади — два милиционера. Руки Середин держал сзади, как и полагается заключенному. Был он без фуражки, прядь волос падала на лоб, седеющая бородка взлохматилась. Он смотрел прямо перед собой, стараясь не встречаться взглядом с глазами присутствующих. Через некоторое время милиционер ввел бывшего заведующего складом Тодорова.

Начался суд. После обычных процедур председатель суда стал читать обвинительное заключение. «Восьмого августа бывший начальник погрузочно-разгрузочной службы порта Аким Андреевич Середин, бывший член большевистской партии, склонив к преступлению заведующего складом Тодорова, похитил вместе с последним две тысячи девятьсот восемьдесят килограммов сахару, предназначенного для лечебных и детских учреждений, и пытался на грузовой машине вывезти его в близлежащий район для продажи. Органами уголовного розыска машина была задержана при выезде из города. Вместе с Серединым на машине был задержан и Тодоров. Ввиду полного доказательства состава преступления обвинитель требовал осудить Середина и Тодорова согласно закону от третьего августа тысяча девятьсот тридцать второго года к высшей мере наказания — расстрелу. Однако, ввиду того, что преступники в прошлом никогда не были судимы, никогда не были замешаны ни в каких преступлениях и на протяжении всей своей жизни считались честными и добросовестными работниками, обвинитель считал возможным смягчить меру наказания и заменить расстрел осуждением к двадцати годам тюремного заключения каждого…»

В наступившей тишине было слышно, как тяжело, протяжно вздохнул Тодоров. Кто-то кашлянул, и сразу же раздались приглушенные голоса:

Тише вы там!..

Предоставляется последнее слово обвиняемым, — сказал председатель суда. — Гражданин Середин…

Аким Андреевич стоял бледный, опустив голову. Только один раз он взглянул на жену, сидевшую у окна, и отвернулся. Изредка Середин облизывал губы, словно его мучила жажда.

Гражданин Середин! — повторил председатель суда.

Медленно и очень тихо Аким Андреевич проговорил:

Я ни о чем не хочу просить… Совершил преступление…

И замолчал. Казалось, ему нечем дышать. Судорожно раскрыв рот, он схватился рукой за сердце и опустился на место.

3

Заняв город, немцы среди других заключенных в тюрьму преступников обнаружили и Середина, который, по имеющимся у них данным, был в прошлом членом партии. Под конвоем немецких солдат Акима Андреевича привели в комендатуру. Комендант Конрад фон Штейер, умный, проницательный и опытный в житейских делах человек, сидел в своем кабинете, просматривал какие-то бумаги.