Шрифт:
Барамзин протянул руку, вырвал изо рта парня папиросу и швырнул в воду.
– Курить на складе запрещено, — внятно проговорил Барамзин. — Это во-первых. Во-вторых, вы сейчас же приметесь за обнаружение причины аварии. И ликвидируете ее.
Парень молча смотрел на Барамзина. Ярость тихо мерцала в мелких запавших глазках. Обида исказила мятое личико.
– Вы это зачем, а? Я ради вас на брюхе ползал, а вы папиросу, значит, в воду! Стоите тут сытые, чистенькие...
Барамзин в бессильном гневе сжимал кулаки. Дорога каждая минута, а он топчется перед этим сопляком. Он, человек, отвечающий за огромное хозяйство, жизнь проживший! Конечно, он не оставит этого: завтра же свяжется с руководством аварийной службы. Но сейчас, в эту минуту... Что толку от него, высокого начальства, если такого же результата могли добиться и Рябинин, и дежурный охраны. Нет, подняли его, Барамзина, привезли в надежде на авторитет, влияние. А он стоит перед патлатым, вертлявым, чумазым стервецом, стоит, скрывая растерянность от своих подчиненных...
Парень достал из-за уха вторую папиросу и похлопал себя по карманам, разыскивая спички...
В следующую секунду — Барамзин даже не успел разобраться толком, что произошло, — парень ойкнул и, точно доска, плашмя опрокинулся на пол в воду. Вертко крутанул башкой в сторону грузчика с вислыми, как у моржа, усами.
– Ты что?! Таракан! — Парень подтянул ноги, пытаясь подняться.
Усатый шагнул к парню, наклонился и с оттягом, смачно, всей раскрытой пятерней отвесил затрещину. Голова парня дернулась, кожа на скуле лопнула, показалась кровь. К усатому подскочили несколько человек, вцепились ему в плечи, стараясь оттащить в сторону.
– Убью гада! Тварь! Руки-ноги переломаю, падла! — Усатый пытался вырваться. — Не перекроешь дыру — в собственном дерьме вымажу, гад! Любой суд меня оправдает!..
Водитель включил передачу, и автомобиль, неуклюже переваливаясь, выполз на чистую дорогу, фыркнул и понес себя к городу. Барамзин провел перчаткой по запотевшему стеклу. Четко проступили очертания сиреневых рассветных домов. Шесть утра. Мануйлов дремал, привалившись к окну. Расстегнутый тулуп распался по сиденью сивыми завитками меха. Барамзин вздохнул. Он не мог спать сидя. А раньше мог. Даже на ходу, в строю. И сны видел под аккомпанемент шагов многочасового перехода...
Он вспомнил молодого офицера-пожарника. Тот прикатил на спецмашине, проанализировал обстановку. Вдвоем с водителем подключили насос и откачали из склада воду. Потом подъехала аварийная машина с хватким, деловым мастером.
Барамзин уже не чувствовал злости — утихла. А мысли сонно омывали то один эпизод минувшей ночи, то другой. И все они замыкались на том малом с тонкой шеей в растянутом вороте грязного свитера.
– Ну его к бесу, Макарыч, — проворчал Мануйлов. — Забудь!
– Думал, ты сны цветные видишь, — проговорил Барамзин.
– Брось, брось, Макарыч, — повторил Мануйлов. — Тот усач, что ему по морде жахнул, тоже не кончал благородных курсов. И вроде бы одногодки по виду. Только один совестливый, а другой — мразь. Генетически, понимаешь. От рождения... А ты сидишь мучаешься.
– И мучаюсь, Вася, мучаюсь! — искренне воскликнул Барамзин. — Точно мордой меня об стенку. И мы были молодыми, Вася, я же помню, мы были молодыми...
– И среди нас такие же попадались, — перебил Мануйлов.
Барамзин отвернул расстроенное лицо.
– Понимаешь, авария, катастрофа... А тут приезжает пьяный, наглый... Как вспомню о нем, так все в другом свете представляется. Как великая беда. Не-по-пра- ви-мая.
– Поправимая, Макарыч, поправимая. Меры нужны. И серьезные. Чтобы мразь безнаказанности не чувствовала! — горячо воскликнул Мануйлов. — Выкидывать к чертям собачьим с работы! И не принимать, не унижаться перед дрянью. Пусть потыркается.
– Рук везде не хватает. Подберут, — обронил Барамзин.
Водитель вежливо полуобернулся к ним, не сводя глаз с дороги.
– Я вот интересуюсь, с вашего позволения. Чем вам тот парень не угодил?
– То есть как? — даже растерялся Барамзин.
– А так. Инструкцию не он придумал. Наоборот! Все бы делали то, что обязаны, рай бы наступил... А ему по шее за это.Так он пьян был, каналья! — вскричал Мануйлов.
– Пьян — это плохо. — Водитель примолк, подумал. — Только то, что выпимши был, — вот и вся его вина.
Мануйлов вытянул короткую шею и почти коснулся лбом щеки водителя.
– А в войну? Люди телом вражьи амбразуры прикрывали!
– То война, — спокойно ответил водитель. — А сейчас? Один бездельничает, паразит, а другой его ошибки исправляет, жизнью рискует. Героизм? По мне, это покрывательство. Статья за это есть, уголовная.
Мануйлов резко откинулся на спинку сиденья, запахнул тулуп и ткнул локтем Барамзина.
– Ну и кадры у тебя, Макарыч... Да этот хуже того, патлатого. Тот хватил, а этот размышляет...
– Верно, размышляю, — обрадовался водитель. — Вы же сетовали, что люди мало думают. А вот он я! И тут же против меня повернули, вместо того чтобы подумать хотя бы... Неблагородно! Или за собой не замечаем?