Окна на север
вернуться

Кнорринг Ирина Николаевна
Шрифт:

МЫШИ

Мыши съели старые тетрадки, Ворох кем-то присланных стихов. Мыши по ночам играют в прятки В сонном сумраке углов. Мыши съели письма из России, Письма тех, кого уж больше нет, Пыльные огрызочки смешные - Память отошедших лет. Мыши сгрызли злобно и упрямо Все, что нам хотелось сохранить: Наше счастье, брошенное нами, Наши солнечные дни. Соберем обгрызенные части, Погрустим над порванным письмом: Больше легкого, земного счастья По клочкам не соберем… Сделает иным, ненастоящим Этот мир вечерняя заря. Будет в окна падать свет мертвящий Уличного фонаря. Ночью каждый шорох чутко слышен, Каждый шорох как глухой укор. Это гложут маленькие мыши Все, что было до сих пор. 1931

«Я знаю, как печальны звезды…»

Я знаю, как печальны звезды В тоске бессонной по ночам. И как многопудовый воздух Тяжел для слабого плеча. Я знаю, что в тоске слабея, Мне темных сил не одолеть. Что жить во много раз труднее, Чем добровольно умереть. И в счастье — призрачном и зыбком, — Когда в тумане голова, Я знаю цену всем улыбкам И обещающим словам. Я знаю, что не греют блестки Чужого яркого огня. Что холодок, сухой и жесткий, Всегда преследует меня… Но мир таинственно светлеет, И жизнь становится легка, Когда, скользя, обхватит шею Худая детская рука. 1932

«Спасибо за жаркое лето…»

Спасибо за жаркое лето И дали несжатых полей. За проблески яркого света На слишком несветлой земле. За письма — почти человечьи, — Без литературных прикрас. За радость нечаянной встречи, Друг к другу подвинувшей нас. За шум урагана ночного И горечь последней любви. За неповторимое слово, Жестокое слово: «живи!». 1932

ТИШИНА

Я не забуду темных зданий, Больших, нагроможденных лет. Ни встреч, ни грустных расставаний Я здесь не позабуду, нет. Я говорю, что не покину, Не променяю никогда На эту тихую равнину Мятущиеся города. Но потаенным знаньем знаю, Себе безмолвно говорю, Что жадно я в себя вбираю Густую, тихую зарю. Что суета проходит мимо, А дни по новому полны Почти до боли ощутимой, С ума сводящей тишины. И больше ничего не надо — Ни встреч, ни жалоб, ни стихов, — Когда в траве высокой сада Мелькают зонтики цветов. Когда в кустах белеют розы, И так прозрачны вечера, И запах теплого навоза Летит с соседнего двора. Когда стихает голос ветра, И дышит пьяная земля, Когда на много километров — Одни пшеничные поля. 1932

ВЕТЕР

Е.А.Голенищевой-Кутузовой

I.«Навеки — вот эти обои…»

Навеки — вот эти обои, Тареоки на круглом столе, И небо — такое седое — Над ширью несжатых полей. За садом — мычанье коровы, И в дымчатых тучах закат. И крики мальчишек в столовой — Из мира иного звучат. Растерянность в каждом ответе, Удушливый дым папирос. Да ветер, озлобленный ветер, Как с цепи сорвавшийся пес.

II.«Все эти дни беспутный ветер…»

Все эти дни беспутный ветер Шумел в саду, шумел в полях. Взметались ветви, словно плети, И мерзла старая земля… Сидели дома, толковали Все об одном: да что? да как?… И заволакивались дали В сырой вечерний полумрак. Должно быть стал совсем несносен И тихий сад, и тихий дом. И дым от крепкой папиросы Висел, как ладан, над столом. За эти дни покрылись лица Непоправимой белизной. А в поле тихая пшеница Казаться стала золотой. И над жестоким расставаньем, — Над грудой равнодушных дел, — Над человеческим страданьем — Холодный ветер свирепел. 1932

В ДЕРЕВНЕ

Пробежимся со мной до распятья, Вдоль сухих, оголенных полей. На ветру мое пестрое платье Замелькает еще веселей. Я сгрызу недозревшую грушу, Ты — хрустящий, сухой шоколад. И в твою нерасцветшую душу Перельется широкий закат. А обратно мы наперегонки Побежим без оглядки домой. Будет голос твой — тонкий и звонкий Разрезать предвечерний покой. И завидя наш маленький домик, Ты забьешься в густую траву, Ну совсем — белобрысенький гномик, Чудом сбывшийся сон наяву. А потом, опуская ресницы, Ты задремлешь в кроватке своей. И тебе непременно приснится Белый зайчик с колючих полей. 1932

«Проходили года за большими, как волны, годами…»

А.Л.

Проходили года за большими, как волны, годами. В окнах девичьей спальни покорно погасли огни. Призрак легкого счастья растаял с наивными снами, И тяжела радость наполнила трудные дни. Я уже не найду той скамейки под темной сиренью, Ни весеннего леса, ни светлых внимательных глаз. Но не знаю зачем, — отчего, — по чьему наущенью, — Я в Страстную Субботу всегда вспоминаю о Вас. 1933