Рудольфо, по-видимому, вложил в эту встречу много магнетизма, потому что вечером он снова насвистывал “Марсельезу”, что было признаком крайней усталости. Он стоял у окна и смотрел в ночь.

Казачок

На следующий день они снова отправились к палатке, чтобы узнать, не произошли ли в процессе какие-нибудь сдвиги. Рудольфо вернулся с оживленным видом и сообщил, что устроители хотят с ними побеседовать. Он пригласил Андерсона пойти вместе с ним, а остальным велел подождать.

Пока они отсутствовали, Фабиан и Екабс выпили в ближайшем кафе ordinaire.

Через полчаса Рудольфо и Андерсон вышли из главного здания. Шеф был на редкость немногословен. По Андерсону было видно, что ему не терпится поделиться новостями, но, вероятно, он понимал, что ему не годится сообщать их первым.

Только когда они вышли на улицу и сели на скамейку, Рудольфо заговорил. В коридорной дипломатии родился компромисс.

“Да, мы можем там участвовать, — произнес он наконец. — Но при одном условии. Они хотят, чтобы я с русским послом сплясал перед Главной Ассамблеей казачок. И потом мы вместе должны воскликнуть, что Россия и Эстония — друзья!”

“Ой-ой-ой, — озабоченно покачал головой Орвел. — А вы хоть умеете танцевать казачок?”

“Разумеется, — ответил шеф небрежно. — Я научился этому еще мальчишкой, когда наша семья в Сибири жила. Этому великолепному танцу научил меня начальник местного особого отдела, который постоянно ходил к моей матери в гости, в надежде что-нибудь разнюхать о связи моего отца с израильской разведкой”.

“Это черт знает что, — возмущался Екабс. — Почему именно казачок? Почему вы вместе не могли бы станцевать, например, каэраяан? Или оба танца по очереди? А еще лучше рейнскую польку, энглиску или падеспань, потому что это было бы нейтрально?”

“Да, — вздохнул шеф. — Русские утверждают, что каэраяан слишком трудно разучить. И наши друзья, сильные мира сего, дали недвусмысленно понять, что мы должны учитывать реально сложившуюся ситуацию в мировой танцевальной практике”.

После обеда Фабиан, Екабс, Андерсон и Орвел тихонько проскользнули в зал Главной Ассамблеи на балкон прямо под кабинами переводчиков и наблюдали представление в качестве зрителей. Рудольфо блестяще справился с казачком. Он танцевал с улыбкой, изображал “веревочку”, “гармошку”, плясал вприсядку и прихлопывал рукой по подошве.

То же самое делали руководители Латвийской и Литовской миссий, хотя скорее символически, ведь они не были профессиональными танцорами, а прежде всего — борцами за свободу.

Поскольку в тот же день был национальный праздник Латвии, то их представительство организовало перед прощальным банкетом небольшой прием, куда, естественно, пригласили эстонцев и литовцев. Латыши, между прочим, жили с ними в одном отеле, но для приема арендовали помещение в местной библиотеке. Там был и граммофон. Для начала хрупкая девушка сыграла на скрипке латышский гимн. Затем произносили речи и пели веселые песни. Рудольфо и Фабиан, Екабс и Орвел спели первый куплет из латышской народной песни “Петушок”, единственное, что они знали. Андерсон не знал и этого, потому что был молод, в его школьном песеннике уже не было таких песен. Но звучный баритон шефа разносился далеко вокруг:

“Утром, когда солнышко золотит лужок, будит меня песенкой петушок. Ты меня пораньше, петушок, буди, громче свою песенку заводи!”

Теперь все видели, в том числе присутствующие здесь иностранные наблюдатели, что государства Балтии действительно образовали единый крепкий блок.

Новые выводы

Благодаря героическому танцу Рудольфо им разрешили присутствовать на общих дискуссиях и участвовать в панельных дискуссиях, которые проходили в малых залах и носили звучные названия вроде “Европейская осень”, “Восток и Запад”, “Политические пути” и прочее в том же духе, на что Рудольфо только и сказал “чушь”.

На закрытые заседания Главной Ассамблеи и на голосование их, разумеется, не пустили. Но дали понять, что их вопрос по-прежнему на повестке дня и не исключено, что в следующий раз они будут присутствовать там как полноправные делегаты.

Их также пригласили на прощальный бал. Фабиан танцевал с белокурой датчанкой, которая утверждала, что в Эстонии дискриминируют женщин и русских. Фабиан заметил, что именно в Северной Европе представители благополучных обществ имеют несколько наивное представление об Эстонии.

И мнение, будто они испытывают какую-то особенную симпатию к странам Балтии, не всегда справедливо, потому что они просто испытывают симпатию к тем, кого, по их мнению, притесняют, а какая конкретно под этим подоплека, их мало интересует.

Ели гигантский торт, представлявший собой европейскую часть мира. Но Рудольфо, который так любил сладкое, не смог его попробовать, потому что на приеме у латышей вместе с ливерной колбасой ему в рот попало что-то твердое и он сломал зуб. Когда он извлек злополучный предмет, то это оказалась пуля 7,62 калибра. А поскольку метод Рудольфо был творческий и всегда отталкивающийся от конкретной ситуации, он незамедлительно произнес краткую речь, в которой предостерег западные страны от советской угрозы, которая все еще существует.