Благодаря чрезвычайно многосторонней подготовке Рудольфо его репертуар был неисчерпаем. По сути, это даже нельзя было назвать репертуаром, ибо он предполагает лишь точно фиксированное воспроизведение танцев. Однако Рудольфо редко использовал четко очерченные традицией танцы, во всяком случае не в полном объеме. Он предпочитал импровизировать, опираясь на свой богатый арсенал, на какую-нибудь тему, используя разные танцевальные стили как во временном, так и в социальном смысле, находя таким образом для каждого конкретного момента соответствующее движение, хореографический эквивалент.

Например, он мог под-танцевать, от-танцевать, с-танцевать так, что в этом можно было прочитать “да” или “нет”, а при желании и то и другое. Он мог танцем увести мысли собеседника в сторону, так, чтобы тот забыл свое недовольство или расхождение во мнениях, а мог станцевать и так, что у собеседника пропадало желание говорить о предполагаемой дискриминации национальных меньшинств в Эстонии. Говорили, что шеф может выразить танцем даже категорический императив Канта и формулу Е=mc2.

То, что такой чистопородный и рафинированный феномен встретился здесь, в забытом богом и цивилизацией месте, на угро-финской обочине, приводило европейцев в умиление. Вдобавок к хорошей международной репутации это приносило Эстонии конкретную пользу. Шеф уже натанцевал для береговой охраны три глубоководные бомбы, чтобы взорвать русские подводные лодки, если те подкрадутся к эстонским берегам с разведывательной целью, и четыре водолазных костюма, в которых пограничники могли бы опуститься на морское дно, чтобы поднять наверх обломки разбитой русской подводной лодки и выставить их на обозрение в Музее воинской славы.

Благодаря танцу он вернул Эстонию в солидные международные организации, такие, как Круглый Стол Солистов, Анатолийский Диван и Братство Белого Ключа. Это, как мы знаем, институции, которые предъявляют к своим членам весьма высокие требования, особенно по части прав человека.

Среди знатоков такие постановки ценились особенно высоко. К сожалению, редко случалось, чтобы сам шеф как-то их отмечал. Например, он не придерживался системы Фейе, считая ее слишком неточной. Он довольно тщательно изучал лабанотацию (систему Лабана), при помощи которой, как известно, можно было фиксировать абсолютно любую движущуюся картинку, в том числе бокс и уборку опавшей листвы, но она показалась ему тяжеловесной и требующей много времени, которого у шефа было еще меньше, чем раньше. О чем стоило сожалеть, ибо Рудольфо действительно вышел теперь на международную арену, что вдохновляло его на чрезвычайно интересные движения.

Из соображений абсолютной честности Фабиан должен был отметить, что шеф начинал танцевать даже тогда, когда не знал, как ответить на тот или иной вопрос, хотел выпутаться из сложного положения или ему просто нечего было сказать.

Коэрапуу

Роман Коэрапуу, крупный и сильный мужчина, который некогда играл в волейбол в юношеской сборной, был бледен, как обычно в последнее время. От недосыпания глаза у него, казалось, по-вечернему подведены тенями и взгляд за очками был озабоченный. Он носил приличный темно-синий костюм, голубую рубашку и серый галстук в красную полоску. От его знакомых Фабиан слышал, что в свободное от работы время он якобы сангвиник.

Фабиану показалось, что Коэрапуу чем-то раздражен. Но как воспитанный человек он не кричал на окружающих, а бормотал что-то себе под нос, просматривая рассеянно факс, протянутый ему Муськой. Видимо, он не содержал ничего важного, потому что Коэрапуу безвольно опустил руку с факсом и вздохнул:

“Откуда, черт возьми, я достану ему эти деньги?!”

Разумеется, он спросил это не у Муськи, вздохнул риторически и выглянул в окно, где до самого горизонта тянулась очередь, эти люди хотели получить назад свое имущество и землю, которое отняла у них советская власть.

И снова деньги! Фабиан догадывался, в чем дело. Рудольфо собирался ехать завтра утром в Сантьяго де Компостелу. В этом году там ожидалось много паломников и среди них, по мнению шефа, должны оказаться те, от кого могла быть большая польза для признания независимости Эстонии.

Ибо на уровне мировой политики еще не все решено, как было известно Фабиану. Тот факт, что Эстония объявила свою независимость, еще ничего не означал. Ее признали пока страны, у которых практически отсутствовали какие бы то ни было отношения с Советским Союзом и которым в силу этого нечего было терять. Большие западные страны до сих пор постыдно занимали выжидательную позицию.

Шефа Рудольфо это обстоятельство ничуть не смущало, он даже потирал руки. Он произнес многозначительно: “Наша игра сейчас безошибочна и даже красива. Они сами эти правила выдумали, — тут Рудольфо иронически кашлянул, — своими жалкими умишками и ничего не смогут поделать, если мы с особой старательностью сделаем вид, что искренно им верим. В конце концов это им надоест и они дадут нам все, что нужно. В отдаленной перспективе они сами упадут в яму, которую вырыли, чтобы откреститься от нас. Терпение, немного терпения”.

Фабиан редко слышал от шефа высказывания столь ясные и недвусмысленные. В конце своей речи шеф совершил tour en l.air. с позиции Бpaulement croisБ.

Шеф действовал! В его голове, вечно окутанной облачком сигары “Мария Манчини”, зрели планы встреч, которые нужно предпринять в ближайшем будущем, проекты серий статей, которые в переводе на основные иностранные языки должны быть распространены в Европе и Америке, замыслы всевозможных акций, от кампаний сбора подписей до бала журналистов и мирных демонстраций. И так далее и так далее.