Однако зададимся вопросом: что значит сделать свою жизнь произведением искусства? Вспомните, для Ницше отказ от реальности, спрятанной за иллюзией, означает также отказ от самого понятия стабильного, прочного эго, или субъекта: «„Субъект“ — это не что-либо данное, а нечто добавленное, изобретенное и спроецированное на то, что есть» [90] . Под этим Ницше подразумевает, помимо прочего, создание своего «я» из собственных порывов, инстинктов, желаний, действий и т. д. В работе «Ницше: Жизнь как литература» Александр Нехамас говорит нам: «Единство своего „я“, составляющее также его индивидуальность — это не что-то данное, а что-то достигнутое, не отправная точка, а цель» [91] . В книге «Веселая наука» Ницше намекает на этот идеал или проект, когда пишет о «придании стиля» самому себе:

Поскольку эго есть «лишь концептуальный синтез» [93] , не что-либо стабильное или данное, а часть потока, как и все остальное, то целью для Ницше становится совершение этого синтеза, создание индивидуальности, творение самого себя в соответствии с неким планом или схемой, в общем — придание «стиля» своему характеру.

Кульминацией этого идеала Ницше является фигура Ubermensch’a, или сверхчеловека — существа, которому удалось реализовать трудный проект превращения своей жизни в произведение искусства, самотворящего бытия. Нехамас пишет: «Книга „Так говорил Заратустра“ построена вокруг идеи создания своего я, или, что то же самое, — сверхчеловека» [94] . А Рихард Шахт говорит: «…понятие „сверхчеловек“ следует рассматривать как символ человеческой жизни, возвышенной до уровня искусства…» [95]

Выше я упоминал «сократический оптимизм» — веру в то, что Вселенная познаваема и имеет смысл — как средство избежать принятия и смирения с хаотичным, бессмысленным потоком существования. Всю свою жизнь Ницше не переставал поносить тех, кто, по его мнению, отрицает реальность, тех, кто из-за слабости не принимает жизнь такой, какова она есть. Среди таковых оказались большинство традиционных философов и практически все религии. Все они, как говорит Ницше, постулируют существование воображаемого мира за пределами этого, с целью самоутешения отрицая поток «здесь и сейчас». Платон, например, верил в царство вечных и неизменных форм, находящееся за пределами нашего мира преходящих и нестабильных отражений. Христиане постулируют в качестве «иного» Бога, рай и душу в противоположность человечеству, земле и телу. Другими словами, наш мир хаотичен и бессмысленен, а значит, ненадежен. Следовательно, чтобы чувствовать себя уютнее, некоторые верят в нечто противоположное: вечное, а не преходящее, стабильное, а не хаотичное, значительное, а не бессмысленное.

Все это было бы замечательно, если бы не печальные последствия, о которых говорит Ницше. Во-первых, когда постулируется существование мира безграничной ценности, реальность, то есть «здесь и сейчас», лишается всякой ценности. Тот факт, что мир как таковой в основе своей лишен смысла, еще не означает, будто ничто не имеет ценности. Ценность создается людьми, качеством их жизни, отношениями к вещам и другим людям. Наши жизни и этот мир имеют ценность, поскольку мы наделяем их ею. Но когда мы придумываем и верим в потусторонний мир безграничной ценности, в нечто вечное и неизменное, то реальность и настоящее лишаются, по сравнению с этим, всякой ценности. Что стоит жизнь моего тела по сравнению с раем и спасением души? Что такое тени этого мира перед вечными идеями Платона? Ничто, конечно! Всякое значение, вся ценность переносятся из этой жизни в несуществующий потусторонний мир, а мы остаемся в этом мире ни с чем.

Во-вторых, позиция такого рода — это не просто поиск личного утешения. Верящие в потусторонний мир всегда хотели заставить других (как правило, весь остальной мир) принять эту веру. В первом разделе книги «К генеалогии морали», названном «Добро и зло, хорошее и плохое», Ницше представляет гипотезу того, как появились нравственные суждения. Суждение «хороший», считает Ницше, впервые появилось, когда сильные, здоровые, активные, знатные обозначили себя и все подобное себе как «хорошее»:

Сильные и знатные для утверждения и обозначения себя и всего подобного себе придумали слово «хороший». Все то, что отличалось от них, все слабое, больное, низменное они затем обозначили, напротив, как «плохое», причем, заметьте, без всякого порицания. Никаких моральных оттенков значения эти термины тогда еще не имели. Знатные не представляли себе, что вещи могут или должны быть иными или что плохой человек несет ответственность за то, что он плохой. Оценка такого рода имела целью лишь различение своих и чужих.

Ницше называет такую оценку «господской моралью» и не стесняется в выражениях, описывая этих ранних «господ», или «знатных» людей. В самом деле, они были сильными, здоровыми и активными, но вместе с тем невежественными, недостаточно самокритичными и жестокими. Они брали то, что хотели, грабили, насиловали, мародерствовали — просто потому, что имели такую возможность, были достаточно сильны и получали от этого удовольствие. Вспомните Нельсона и его дружков. Они бьют младших, отбирают их деньги, выданные на завтраки, крадут их булочки и, кажется, проделывают все совершенно безнаказанно. Почему? Разумеется, потому, что могут. Никто не смеет их остановить.