Королева Мария-Терезия любила Людовика не меньше других женщин, которые в разное время делили с королем его ложе. Едва Мария-Терезия, по прибытии из Испании, ступила на остров Бидассоа (точнее говоря, Фазаний остров – небольшой островок на реке Бидассоа, по которой на протяжении нескольких километров пролегает граница между Испанией и Францией), где ее ждал юный Людовик XIV, она влюбилась в него с первого взгляда. Она восхищалась им, ибо он показался ей красавцем, и всякий раз в восторге замирала перед ним и перед его гением. Ну а король? А король был ослеплен куда меньше. Он видел ее такой, какой она и была, – тучной, маленькой, с некрасивыми зубами, «испорченными и почерневшими». «Говорят, зубы у нее стали такими оттого, что она ела много шоколада, – объясняет княгиня Пфальцская и прибавляет: – К тому же она в непомерных количествах употребляла чеснок». Таким образом, выходило, что один неприятный запах отбивал другой.

Король-солнце в конце концов проникся чувством супружеского долга. Всякий раз, когда он представал перед королевой, настроение ее делалось праздничным: «Стоило королю одарить ее дружественным взглядом, она ощущала себя счастливой целый день. Она радовалась, что король делит с нею брачное ложе, ибо ей, испанке по крови, любовные утехи доставляли истинное наслаждение, и ее радость не могли не замечать придворные. Она никогда не гневалась на тех, кто над нею подтрунивал за это, – она сама смеялась, подмигивала насмешникам и при этом довольно потирала свои маленькие ручки».

Их союз длился двадцать три года и принес им шестерых детей – трех сыновей и трех дочерей, однако все девочки умерли в младенчестве.

Вопрос, имеющий касательство к тайне мавританки из Море, подразделяется, в свою очередь, на четыре подвопроса: могло ли быть, что чернокожая монахиня являлась одновременно дочерью короля и королевы? – и на этот вопрос мы уже дали отрицательный ответ; могла ли она быть дочерью короля и любовницы-негритянки? – или же, по-иному говоря, дочерью королевы и любовника-негра? И наконец, могло ли быть так, чтобы чернокожая монахиня, не имея никакого отношения к королевской чете, просто-напросто заблуждалась, называя дофина «своим братом»?

В истории есть две личности, чьи любовные связи стали предметом тщательных исследований, – Наполеон и Людовик XIV. Иные историки потратили всю жизнь на то, чтобы определить, сколько у них было любовниц. Так вот, что касается Людовика XIV, никому так и не удалось установить – хотя ученые досконально изучили все документы, свидетельства и мемуары того времени, – что у него хоть однажды была «цветная» любовница.

В таком случае как же мавританка могла быть дочерью Людовика XIV? Впрочем, такого предположения придерживались далеко не все историки. Зато многие из них, в том числе и Вольтер, вполне серьезно считали, что чернокожая монахиня была дочерью Марии-Терезии.

Здесь читатель может удивиться: как это так? У такой целомудренной женщины? У королевы, которая, как известно, буквально обожала своего супруга короля! Что верно, то верно. Однако ж при всем том не следует забывать, что эта милейшая женщина была на редкость глупа и до крайности простодушна.

Версия, которую выдвигали такие писатели, как Вольтер и Тушар-Лафос, автор знаменитых «Хроник Бычьего глаза», а также известный историк Госселен Ленотр, сводится, за небольшой разницей, примерно к следующему: посланники одного африканского царя подарили Марии-Терезии маленького мавра десяти или двенадцати лет от роду, ростом не выше двадцати семи дюймов. Тушар-Лафос якобы даже знал его имя – Набо.

А Ленотр утверждает, что с той-то поры и вошло в моду – основоположниками которой были Пьер Миньяр и иже с ним – «рисовать негритят рядом с особами королевской крови на всех крупных портретах». Однако вскоре после того, как стала известна «постыдная история, связанная с королевой и мавром», эта мода постепенно сошла на нет.

Итак, спустя некоторое время ее величество обнаружила, что ей скоро предстоит стать матерью – то же подтвердили и придворные врачи. Король радовался, ожидая появления на свет наследника. Какая опрометчивость! Негритенок к тому времени вырос. Его научили говорить по-французски. Всем казалось, что «невинные забавы мавра происходили от его простодушия и живости натуры». В конце концов, королева, как говорится, полюбила его всем сердцем, так крепко, что никакое целомудрие не могло уберечь ее от слабости, которую вряд ли был способен ей внушить даже самый изысканный красавец из христианского мира.

Что касается Набо, то он, вероятно, умер, причем «довольно внезапно» – сразу же после того, как публично объявили, что королева на сносях.

Бедная Мария-Терезия вот-вот должна была родить. Но король никак не мог взять в толк, отчего она так нервничает. А королева знай себе вздыхала и, словно в горьких предчувствиях, говорила:

– Я сама себя не узнаю: откуда эта дурнота, отвращение, капризы, ведь прежде ничего подобного со мной не случалось? Если б мне не нужно было сдерживаться, как того требует приличие, я бы с радостью повозилась на ковре, как мы частенько делали с моим мавритенком.

– Ах, сударыня! – недоумевал Людовик. – Ваше состояние ввергает меня в дрожь. Нельзя же все время думать о прошлом – а то, не приведи Господь, еще родите пугало, противное природе.

Король как в воду глядел! Когда младенец появился на свет, врачи увидели, что это «чернокожая девочка, черная, как чернила, с головы до пят», и пришли в изумление.

Придворный медик Феликс божился Людовику XIV в том, что «достаточно было одного взгляда мавра, чтобы превратить младенца в себе подобного еще в материнской утробе». На что, по утверждению Тушар-Лафоса, его величество заметил: