Беседа ограничилась обменом любезностями и была короткой. Вскоре кортеж пересек Большую галерею в обратном направлении, и мадам Леспине убедилась, что тот, кого она любит, был не просто покорителем дамских сердец, но важным вельможей, и это решило ее судьбу.

Посол Риза-бей провел этот день, разъезжая с визитами. Сначала он приветствовал дофина, рядом с которым была гувернантка, герцогиня Вантадур, которая изящно ответила на комплименты перса, адресованные ребенку.

День закончился у герцога де Гиша, где Риза-бей принимал придворных дам, и наша растерянная влюбленная получила доказательство взаимности, когда оказалась единственной особой, которой он собственноручно протянул чашку восточного кофе, приготовленного слугой, который следовал за ним по пятам. Осмелев, она рискнула спросить его, правда ли, что он скоро должен уехать. Он сам ответил на ее вопрос, качнув головой сверху вниз, что по-персидски означает «нет». Но несчастная поняла этот знак как «да», и ее волнение было так велико, что он, увидев, что она внезапно побледнела, невольно протянул к ней руки. Но она уже овладела собой, а переводчик пояснил, что Риза-бей останется во Франции еще на некоторое время. Но это было не главное. Главным было то, что, прикоснувшись к ней, персидский посол побледнел, вернее, позеленел, будучи не в силах скрыть свою тревогу.

Это «некоторое время», о котором говорил переводчик, растянулось на несколько месяцев. Не так просто было регламентировать товарообмен между Персией и Францией и составить торговый договор. В процессе этих долгих переговоров смекалка и политическое чутье Риза-бея вызывали искреннее восхищение министров Людовика XIV.

Перс снова обосновался в Шарантоне, во Дворце послов, и король выплачивал ему 500 ливров ежедневно на его личное содержание и на его многочисленную свиту. Дом был просто переделан во дворец из «Тысячи и одной ночи», и в этой совершенно феерической атмосфере графиня де Леспине каждый день играла с огнем. Она приезжала сразу после полудня, всегда в сопровождении своей матери, во избежание сплетен, но если другие дамы удалялись в обеденный час, то Аделаида покидала Шарантон только перед наступлением ночи.

После полудня молодая графиня болтала со своими подругами, которые поддразнивали ее немного, но на самом деле сами не верили в свои шуточки. Лед к этому времени был уже сломан, и Риза-бей, прирученный, начал обмениваться фразами с толпой хорошеньких женщин, теснившихся вокруг него. Всегда, конечно, через переводчика, и чаще всего с помощью доброго кюре из Амбуаза.

Однажды Риза-бей задумал показать своим гостьям танцы в исполнении женщин из своего гарема. Аделаида нашла эти танцы немного вульгарными, и, желая продемонстрировать бею превосходство француженок, пригласила придворных дам потанцевать с нею перед беем. Они исполнили кадриль, которую сменил менуэт. Риза-бей, казалось, оценил ансамбль исполнительниц, но при этом не спускал глаз с маленькой графини; иногда в его взгляде наряду с восхищением проскальзывало вожделение при виде такой изысканной легкости. Это были два мира, противостоящие друг другу, но и способные к взаимному проникновению.

Иногда в качестве угощения посол приказывал приготовить рисовые шарики с шафраном, маленькие кусочки курицы или куропатки, и всегда на ковре стояли в драгоценных вазах пирамиды фруктов, в том числе экзотических, которыми угощались лакомки. Нигде и никогда Риза-бей не пользовался другой кухней, кроме его собственной.

Но если, общаясь с женщинами, персидский лев и стал ручным, он все же оставался самим собой и продолжал удивлять всех своими необычными фантазиями. Для начала он отказался пользоваться каретами, предоставленными в его распоряжение, и, поражая всех, передвигался только верхом. Даже в Оперу он отправлялся верхом. Кюре из Амбуаза объяснял, чтобы умерить недовольство придворных, окружавших короля, что в Персии даже сапожник садится на лошадь, чтобы доставить пару сандалий заказчику на другой конец своей улицы. Кроме того, слуги бея постоянно ссорились со швейцарцами, стоявшими на часах у дверей, и часто дело доходило до драк.

И все же это были мелочи. Чаша переполнилась в один прекрасный день, когда, облачившись в роскошные одежды (он менял их каждый день), Риза-бей решил предложить придворным дамам, своим подругам, восточный пикник.

Дамы сразу же согласились. Ведь речь шла всего лишь о прогулке по Елисейским полям.

С персидским флагом впереди, в сопровождении других великолепных всадников, лошади которых были украшены восточной упряжью, он прогуливался по Парижу, а следом ехали в каретах его поклонницы.

Чтобы развеселить и удивить парижан, Риза-бей проделал перед их глазами особенно замысловатый трюк на лошади, чем привел зрителей в восторг. Толпа стала уже шумной и возбужденной, когда, проехав всю улицу Елисейских полей, Риза-бей, обернувшись к одному из слуг, поручил ему попросить дам выйти из карет.

Слуги после расстелили длинный ковер на траве, и дамы расселись полукругом перед беем, который был счастлив их принять если не в волшебных персидских садах, то все же отчасти на деревенском приволье.

Кучи розовых лепестков появились перед каждой гостьей, а самая большая перед Риза-беем, который черпал лепестки двумя руками и тер их друг о друга, шелковистые и душистые, иногда поднося их к носу. На лице его от этой изысканной игры отражалось утонченное удовольствие. Аделаида сидела перед ним, пожирая его глазами, открывая для себя новый мир.

Через несколько минут дамам был предложен чай, их также обнесли по кругу маленькими сосисками.

Высокопоставленные участники пикника были окружены верховой стражей (состоявшей из слуг Риза-бея), в задачи которой входило сдерживать толпу любопытных. Эти последние никогда не видели ничего подобного и хотели увидеть еще больше, поэтому, когда заиграли скрипки, удивляя парижских воробьев, началась толкотня и давка.

Несколько стоявших впереди уличных мальчишек пробрались под ногами лошадей, и если уж они оказались внутри ограды, нужно было что-то натворить – и они начали все расшвыривать, опрокидывать самовары, разбрасывать ногами кучи розовых лепестков и в конце концов затеяли драку со слугами.

Дамы закричали от страха. Одним движением вскочив на ноги и одновременно обнажив саблю, Риза-бей издал свое знаменитое рычание и, пылая от гнева при виде такой дикости, ударил одного из мушкетеров, целый эскадрон которых примчался по тревоге для наведения порядка.