— Неромантично, ваша светлость… Не кого… что.

— Ну, что?

— Я хочу всего лишь один цветок… Тот, что между ног прекраснейшей леди в этом чертоге.

— Во даёт! Вы слыхали, а? Цветок между ног прекраснейшей леди! Менестрель, твою мать! Ох… Ох, до слёз довёл старика… В шуты ко мне пойдёшь?

— Смею обратить ваше внимание, мой лорд супруг, что сей певец не в меру дерзок. Мне сдаётся, он оскорбил вашу жену.

— Брось, дорогуша! Ты его песенку слыхала — чего ещё ждала? Нет, господин кривляка, этот цветочек вам не достанется. А вот цветок из её волос я вам дам. Вдохните поглубже. Волосы, знаете ли, всюду одинаково пахнут… Ох-хо-хо!

— Лорд, мой супруг! Это невыносимо!

— Перестань, дорогуша. Брось ему бутончик. Я тебе ещё нарву.

— И сэр Алан наутро уехал навек из края цветущих вишен, спрятав у самого сердца часть этого края, пахнущую той, кого он вечно любил. И долгие годы он скитался по миру, нигде не находя забвения, и наконец пришёл в наш край, в тот, что мы зовём своей родиной. Ты знаешь, дитя, наш край суров, зимы тут лютые, у нас не растут цветы. Но сердце Алана успокоилось здесь, и он остался в нашем суровом краю, надеясь, что долгая зима быстро положит конец его бытию. И в одну из долгих снежных ночей ему вдруг почудилось, что час этот близок. Тогда он взял давно засохший черенок цветка, и вышел с ним в метель, и воткнул черенок в твёрдую мёрзлую землю, и лёг на него, чтобы согреть его своим теплом. И снег наметал на нём слой за слоем, и спал доблестный сэр Алан, оберегая черенок теплом своего сердца, ибо тело его окоченело и остыло. А когда зима кончилась, из нашей твёрдой мёрзлой земли выросли жёлтые цветы. Много-много жёлтых цветов, сотни и тысячи, и растут поныне, не боясь холодов, ибо в самые лютые зимы греет их тепло любви Алана и Селены.

Девочка плачет. Она много раз слышала эту историю и каждый раз плачет, зимой сильнее, чем летом. Тёплые солёные слёзы скатываются к кончику её кривого носа и капают с него на одеяло. Но девочка улыбается, она счастлива, ей тепло. Её греет любовь Алана и Селены. В эту декабрьскую ночь ей особенно нужно их тепло.

— Сударь… Можно моя смотреть?

— Чего?

— Моя смотреть ваш корешок…

— Чего? Какой корешок?

— Простить… черенок… Этот цветок… Это есть ваш?

— Какой черенок? А!.. Ты ж чёрт… Надо же, в кармане завалялось… я и забыл…

— Моя можно смотреть?

— Да смотри.

— О… о, о, это есть удивительный! Такой редкий сорт. Очень редкий корешок… черенок…

— Да? Это с юга.

— Очень, очень редкий сорт! Моя ехать на север, далеко-далеко, где холодно. Моя выводить цветы, которые терпеть холода. Чтобы на севере люди растить цветы.

— Ага…

— Моя можно это взять? Сколько ваша хотеть денег за этот… черенок?

— Чего? Ты его хочешь взять?

— Да, моя хотеть выводить из него особый сорт. Чтобы на холоде растить.

— Ну бери.

— О! Ваша так добра! Если моя всё сделать хорошо, ваша имя войти в история!

— Слушай-слушай его, Алан. Сам знаешь этих стихоплётов. Они ещё легенду про тебя сложат. Чего-нибудь эдакое. Про тебя и бабу твою… как бишь её?

— Да ну тебя… скажешь тоже… легенду…

— Опять ты здесь, старик!

Няня приходит как раз к концу истории, и на этот раз ничего не успевает испортить. Она качает головой и ставит поднос с питьём на столик, держась от девочки подальше.

— Совсем уморил нашу Селенку! Ей бы поспать немного, а ты всё россказни свои да сказки!

— Мне нравится, няня, — говорит девочка, а старый Лотар опускает седую голову. Он никогда не спорит с няней, и девочке его жалко — няня не права.

— Понимаю, что нравится. Мне в твои годы тоже нравилось всякие глупости слушать. Выпей-ка.

— Это не глупости, — говорит девочка, грея окоченевшие пальцы о стенки чашки. Питьё противное, но пальцы замёрзли, а чашка тёплая. — Лотар рассказывал мне про наши цветы. Цветы ведь настоящие. Это не сказка.

— Не сказка, — кивает няня. — А всё остальное — сказка! Знаю я эту чушь, про южные цветы да рыцаря-менестреля. Ну и чушь так чушь! Где это видано, чтобы рыцари песни слагали, ещё и складные? Да чтобы цветы просто так взяли и выросли на снегу? Сами по себе!

— Они не сами по себе, это любовь…

— Да уж! Любовь. Да дураку понятно, что магия. Что ж ещё, как не магия? Я вот тебе всю правду расскажу, мне моя бабка говорила. Как-то один колдун…

— Няня, — голос Лотара почему-то делается жёстким. — Вы, кажется, сказали, что Селена устала.

— Ой, верно, — спохватывается та. — Заболтали вы меня! Допила? Теперь спи, Селенка, отдыхай.

Она машет Лотару на дверь, Лотар встаёт и идёт вон, тяжело опираясь на клюку. У него с юных лет эта клюка, он поэтому и не стал великим рыцарем. А няня не стала прекрасной леди, потому что она простолюдинка. А девочка не станет прекрасной леди, потому что она совсем некрасивая. И теперь будет ещё некрасивее, даже если снова увидит цветы, даже если вплетёт их в свои волосы. Хоть и зовут её Селеной. Хоть цветы те самые. Но почему-то в её истории, в отличие от истории про Алана и его Селену, всё так нелегко.