Оба замечательные мальчики, обаятельные и симпатичные. У них безупречные манеры — она сама следила за этим. Чего им больше всего не хватало, так это хороших репетиторов, чтобы восполнить пробелы в образовании. Только Итон, Оксфорд или Кембридж годились для них. Отец был бы доволен. Он оставил сыновей под ее опекой, и она намеревалась защищать их всегда.

Если у нее родится мальчик — а она надеялась, что именно так и будет, — ей не придется приспосабливаться и бороться, работая с утра до ночи. У ее сына будет все, что сулит имя и родословная Браунингов.

Она довольно улыбнулась и сложила руки на животе. «Твое появление, — обратилась Колби к своему животу, — видимо, результат моего отчаяния и горя твоего отца. Но ты получишь всю любовь, какую я в состоянии дать». Она откинулась на спинку сиденья, удовлетворенная, как никогда. «Если бы только я смогла загнать твоего отца в какой-нибудь дальний уголок памяти, откуда бы он не смог приходить даже в мои сны». Это будет самой трудной задачей, но она изгонит Нэвила Браунинга из своего сердца.

Внимание Колби снова вернулось к пейзажам за окнами кареты. Она тревожно вглядывалась, не изменилось ли что-нибудь за то, казавшееся ей вечностью, время, с тех пор, как она последний раз была в городе. В отдалении маячила норманнская церковь. Хлебная биржа и строение, в котором размещались мэрия и ассамблеи, по-прежнему сторожили центр города. За окнами проносились милые домики с лоскутами садиков. Она уже почти дома.

Колби помахала нескольким горожанам, но никто из них не ответил на ее приветствие. Вовсе не сентиментальная мечтательница, она почувствовала что-то необъяснимо тревожное в том, как они смотрели на нее и отворачивались, пряча глаза. Неужели они до сих пор не простили ее за то, что она избавила их от этого зверя Пэнэмана? Ее следовало наградить орденом, а не избегать.

— Вот ублюдки, — пробормотала она. — Испортили мне возвращение домой.

Служанка, конечно, понятия не имела о том, что беспокоит ее госпожу. Ей было радостно видеть легкость и беззаботность, поселившиеся в душе леди Колби с той штормовой ночи.

— Подстегни лошадей, — крикнула Колби кучеру, — мы и так слишком задержались.

Кучер щелкнул бичом, и карета рванулась вперед так быстро, как только могла. Через полчаса они достигли вершины холма, с которого открывался вид на погруженный в утренний туман дом из серого камня, расположенный в четверти мили от него. Она не могла дождаться, когда же наконец увидит идеальную, всегда поражавшую ее, симметрию Броули.

— Труби в рог, возница! — крикнула Колби, высовываясь из окна.

Вот тут-то она и заметила что-то неправильное, то есть, что-то чудовищно неправильное. Очертания западного крыла, в котором вся семья жила, чтобы сэкономить топливо и труд немногочисленной прислуги, обуглились. Оконные проемы и камни стен вырисовывались в тумане щербатыми обломками. Колби пыталась обнаружить хоть какие-то признаки жизни, но все было мертво.

— Останови карету! — пронзительно закричала она, на ходу открывая дверь и не дожидаясь, пока опустятся ступени. Она тяжело рухнула на землю, но тут же поднялась. Она должна скорее увидеть, что произошло.

Колби побежала вниз по аллее, не ощущая ничего, кроме ужасного предчувствия катастрофы, ругая себя за то, что, бросив семью, наслаждалась жизнью в Париже.

По щекам ее бежали слезы: напрягая готовые взорваться легкие, она пыталась докричаться до домашних, но никто не отвечал. Наконец дверь медленно открылась. На пороге стояла тетя — изможденная, похожая на призрак, постаревшая сразу на несколько лет. Вцепившись в юбку, к ней жался Марк с широко распахнутыми, круглыми от испуга глазами.

Колби кинулась вперед и сгребла их в охапку, облегченно разрыдавшись. Она вытягивала шею, пытаясь увидеть у них за спиной Мэтью.

— А где Мэт?

— Он жив, — прошептала Сильвия Рэйнрайтер.

— Ему плохо, Колли, — сказал Марк. — Ему больно, и он плачет.

Братишка взял ее за руку и потащил в гостиную, где на грязной кушетке, скрючившись, лежал Мэтью. Он мужественно сдерживал рыдания, его правая нога была покалечена и гноилась, кожа рук почернела. Колби впилась ногтями в ладони, чтобы сдержать слезы. Она должна быть сильной ради него, ради них всех.

— Колби здесь, — сказала она, прижимая его голову к своей груди, ее сердце сжалось от жалости. — Все наладится, я обещаю, дорогой. Ты же ведь знаешь, я всегда выполняю свои обещания.

Айлин застряла в дверях, ей было нехорошо от тошнотворного запаха, стоявшего в комнате. Она опасалась за свою хозяйку.

— Миледи, я могу помочь?

— Да, пожалуйста. — Колби изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал как обычно. — Возьми мой ридикюль и расплатись с кучером, а затем принеси сюда сумки с подарками.

Айлин побежала к карете.

— Теперь давайте приведем все в порядок, — говорила Колби, загоняя ужас поглубже и отчаянно пытаясь передать им свое мужество. Она сняла плащ, закатала рукава, и ее мозг заработал с бешеной скоростью.

— Тетя Сильвия, пожалуйста, найдите нам что-нибудь поесть, мы умираем с голоду. — Ей было совершенно не до еды, но она хотела, чтобы домашнее хозяйство пришло в движение, пока она сможет решить, что делать дальше.

Вернулась Айлин с сумками, полными подарков. Хозяйка скупила, наверное, целый магазин, и при этом не приобрела для себя даже веера.