— Миледи, вы не будете возражать, если я погуляю на палубе и посмотрю, как судно покидает порт?

Купидон продвинулся в своей деятельности гораздо дальше, чем Колби могла предположить, и она только обрадовалась, что может помочь зарождающейся любви, тем более, если это позволит ей страдать в одиночестве.

Здравомыслие Айлин, ее непоследовательная болтовня доставляли Колби удовольствие, но только не сегодня. Она жестом отправила девушку и повернулась лицом к стене.

Рано утром разразился шторм, пробудив Колби от тревожного сна. Она никак не могла сообразить, где находится, пока глаза ее не уловили слабое пятно света на стене каюты рядом с Айлин, спавшей в угловом кресле.

Корабль, пренебрегая законами гравитации, выписывал в пространстве фантастические геометрические фигуры. Месье Жозеф, разумеется, оказался прав. Ей следовало подождать до завтра. Но разве она когда-нибудь принимала в расчет чужое мнение? Последнее слово она всегда оставляла за собой. Когда-нибудь, говорила себе Колби, я научусь слушать чужие советы. Однако она сама в этом сомневалась.

Нелепость того положения, в которое она себя поставила, вызвала у нее истерический смех. Она сбежала из одного из самых великолепных домов во всем Париже, из дома, утопавшего в самой невероятной роскоши, какую только можно себе вообразить, для того, чтобы швырнуть себя на середину Па-де-Кале в каком-то корыте и, похоже, оказаться в центре настоящей бури.

В дополнение ко всему ее кидало то в жар, то в холод, знобило и прошибало холодным липким потом. От дорожного костюма, в котором она была вчера, исходило зловоние. И все же она давно так хорошо себя не чувствовала. Она глупо хихикнула и спустила ноги с постели.

Каким-то сверхъестественным образом — она почла за лучшее не слишком докапываться, каким именно, — Колби чувствовала себя бодрой, возбужденной и полной оптимизма одновременно. Она была на пути домой и везла с собой тысячи историй, которые расскажет братьям и тете Сильвии. И у нее достаточно денег, чтобы выполнить свое намерение: благоустроить Броули.

Кроме того, она устала чувствовать себя слабой. С тех пор как умер отец, ей не на кого было опереться, а за последние недели она слишком легко потакала желаниям и нуждам других.

— Я свободна! — крикнула она.

— Вы наконец проснулись, — откликнулась Айлин.

— Да, и я собираюсь на палубу. Служанка не верила собственным глазам.

Насколько она успела узнать леди Колби, та никогда не была в таком приподнятом шутливом настроении.

Колби встала на ноги. В этот момент корабль подбросило, и она опрокинулась назад, ударившись о стену каюты. Она зацепилась ногами за край койки, еще более укрепившись в своем намерении покинуть каюту. Она должна сама увидеть, что происходит снаружи.

— Куда ты положила мою одежду?

— Вы не сможете выйти из каюты.

— Я собираюсь сделать именно это!

— Я не могу найти свои ноги, не говоря уже о вашей одежде, — причитала служанка. Ее госпожа осталась сидеть в кресле, куда ее швырнуло, когда судно в очередной раз накренилось.

— Какая чепуха! — кричала Колби, перекрывая скрипы шпангоутов. — Покажи мне, где она лежит, и можешь перебираться на мою кровать — она мне больше не потребуется.

«Нельзя жить — думала Айлин, — и не наслушаться историй о странном поведении некоторых женщин во время беременности. Только это может объяснить внезапную перемену настроения леди Колби».

— Может служанка не позволить своей хозяйке сделать что-то, что может той навредить? — с тоской спросила Айлин.

— Дурочка. — Колби помогла ей перебраться на койку.

Колби вымыла руки и лицо, поспешно переоделась и завернулась в большой серый плащ, сшитый для нее портнихой Риты Фаберже. К счастью, Айлин отказалась оставить его в Париже.

Взошло солнце, облив разгневанные воды серебристым светом.

— А вы человек с характером, леди Браунинг увидела капитана.

Колби повернулась и первого помощника.

— Благодарю вас. Я принимаю это как комплимент, — улыбнулась им Колби, более всего довольная их серьезным восхищением.

— Чашка чая с ромом пришлась бы вам очень кстати, — предложил капитан. — Выпьете ее у меня в каюте или здесь?

— Здесь, пожалуйста.

Моряки отсалютовали и вернулись на мостик.

Глядя на пролив, она вспомнила, как пересекала его в первый раз. Нэвил сказал ей, что во время плохой погоды палуба — единственное место, где следует находиться. Тогда ей хотелось запустить в него чем-нибудь. И потом еще раз десять хотелось того же. Но сейчас — уже нет. Она пыталась бороться с воспоминаниями, но мысли о Нэвиле вернули образы, угрожавшие ее с таким трудом завоеванной вере в будущее и стимулу добиваться этого будущего, в котором уже никогда не будет ощущения его великолепного тела, его тонких искушенных пальцев, которые могли зажечь ее чувства. Он виртуозно играл на ее женственности.