– И кто поджег?

– Не выяснили. Валят на руководство, которое не соблюло противопожарные меры. Хотя иногда меня посещает мысль, что это его сиятельство граф Растопчин никак не уймется.

– С чего бы? – удивилась Марья.

– Так не любит он гламур. Сам рылом не вышел, вот и не любит. Как был истопником, так им и остался. Он – единственный член комьюнити, который до сих пор ездит на «Москвичах». Правда, это все очень достойное ретро – сплошной никель. У него их штук сто разных. Начиная от 400-й модели. А была б его воля, он бы вообще на «ваньках» ездил. Любил он их очень. Поутру. Заместо рассолу.

Рамзик предпочел умолчать до поры о собственных увлечениях, остерегаясь травмировать нежную дамскую психику. Поскольку судьба отвесила ему трудное детство – коронован был еще в младенчестве, – то наиграться Рамзик не успел, поэтому любил маленьких собачек. Забальзамированных, естественно. Коллекция пополнялась преимущественно стараниями глав делегаций заморских комьюнити, желающих выразить Рамзику глубокое почтение. Хранил свои игрушки секретарь прямо в кабинете, служившем ему также и жильем, поскольку выйти в натуральном своем виде на люди Рамзик не рисковал. А после того прискорбного случая, когда пал замертво целый наряд ГИБДД, он и в автомобилях передвигаться перестал. Но одного щенка – любимого черненького лабрадорчика, попавшего к нему живым и забальзамированного секретарем собственноручно, тайком от дарителей, – Рамзик держал прямо в приемной, в тумбочке под компьютерным столом.

Сообразив чаю с мятой для нового начальства, Рамзик собрался было развить следующую тему в предстоящей попечительской деятельности Матери, как вдруг массивная дверь распахнулась посылом с ноги и явила в проеме двух зрелых леди – подруг Бомелия. Цыкнув на секретаря, красотки без приглашения плюхнулись в кресла. Митрофания окатила Мать брезгливым взглядом и закинула ногу на ногу.

– Чем обязана? – сдержанно спросила Мать, не желая провоцировать конфликт. Но тут Жу-Жу открыла свой ротик, напомаженный KissKiss Gold and Diamonds.

– Ты, сучка кудлатая, выскочка пролетарская, не оборщела ли ты – сидеть за столом Деда и в одно жало решать вопросы?! Какая ты Мать?! Ты – вчера укушенная соплячка из ботвы! У тебя еще борщ на губах не обсох!

Обе дамы с интересом уставились на Мать, собираясь насладиться ее реакцией. На миг Марья растерялась, но уже в следующее мгновение мутная и жаркая волна ярости заполнила ее естество до краев и выплеснулась наружу. Со стены напротив, аккурат между кресел гламурных хабалок, рухнул бронзовый канделябр. Малахитовая чернильница – ровесница золотого века – сама собой полетела со стола в направлении Жу-Жу, едва успевшей увернуться. Часы стали бить в неурочное время, а ящики старинного бюро, выполненного в виде склепа, принялись выдвигаться с кладбищенским скрипом. Бумаги, подхваченные со стола порывом ветра, белым смерчем взмыли под потолок. С грохотом захлопнулась дверь, с потолка посыпалась лепнина, за окнами потемнело и завьюжило.

Секретарь впечатался в стену – от греха подальше, а дамы, не дожидаясь окончания сеанса, сорвались с кресел и кинулись прочь.

Мать стояла посреди разгромленного кабинета, бледная, дрожащая.

– Что это было? – шепотом спросила она секретаря.

– Так гневаться пани изволила… Вы уж аккуратней с казенным-то имуществом. Из этой чернильницы много поэм вышло-с. – В ответственном секретаре проснулся рачительный завхоз.

Мать была потрясена своей новой природой и ее возможностями.

– Как все-таки усердная служба портит женщин! – сокрушался Мумия. – Поезжайте передохнуть, и сегодня вас еще ждут в нашем продюсерском центре. А завтра загляните к рекламистам. Это в подвале, под паркингом, – сказал секретарь.

– За что же их так?..

– А чтоб не отвлекались. Чтоб, значит, сосредотачивались. Боремся с ненужными впечатлениями. С разлагающим влиянием внешней среды.

Мать торопливо распрощалась с секретарем и нажала кнопку вызова грузового лифта. Когда двери разъехались, перед ее взором предстал не «Форд-фокус», а McLaren F1. Его поднятые дверцы походили на крылья летучей мыши. Дежурный секьюрити паркинга с поклоном подал ей на золотом подносе ключи и напутствовал:

– Доброго пути, мадам!

Машина, трогаясь с места, вздрогнула, как молодой любовник, ощутивший прикосновение жаркой плоти.

Продюсерский центр находился не в центре Москвы, как ему следовало, по разумению Марьи, а в Солнечногорском районе Подмосковья. Мать настроила GPS и включила радио. Путь лежал в деревню Шемякино по Ленинградке, запруженной в этот час разнообразным транспортом. Но от «макларена» шарахались вправо и влево как автомобили класса «люкс», так и подмосковная дачная, чудом выжившая рухлядь.

Цель оказалась свалкой твердых бытовых отходов. И если бы Мать подъехала с подветренной стороны, она поняла бы это еще за пять километров. В карты навигатора были вбиты координаты объектов, принадлежащих комьюнити. Требовалось просто нажать на его название в меню. Собравшись допросить прибор с пристрастием, Мать не заметила, как перед машиной выросла фигура представителя свалочной богемы. Остальная мусорная братия подтягивалась к машине с разных сторон. Стало понятно, что авторитетов для них не существует, и, стало быть, разберут в момент автомобиль вместе с хозяйкой на элементы. Ничего личного. Просто в силу сложившихся жизненных обстоятельств и по заведенной здесь традиции. Круг неумолимо сужался, не оставляя ни единого просвета, позволявшего вырваться за его пределы.