– А я нашел куски рамы. – Он пожал плечами. – Странно думать, что К’чайн На’рхук любили картины.

Серен подняла взор, взглянув ему в глаза. – К’чайн…

Сильхас Руин вышел из-за глыбы отесанного камня. – Не картины. На таких рамах растягивали кожу. К’чайн линяют, пока не достигнут взрослого возраста. Выползни использовали для записей, как пергамент. На’рхук были одержимыми летописцами.

– Ты знаешь слишком многое о тварях, которых убивал едва увидев, – буркнул Фир.

Тихий смех Скола прозвучал откуда-то из окружающей темноты; ему сопутствовал звон цепочки.

Голова Фира резко поднялась. – Тебе смешно, щенок?

Голос Тисте Анди наплывал, словно бестелесный призрак: – Страшная тайна Сильхаса Руина. Он вел переговоры с К’чайн На’рхук. Видите ли, тогда случилась гражданская война…

– Скоро рассветет, – сказал Руин, отворачиваясь.

Сразу после выхода группа разделилась, как бывало всегда. Сильхас был впереди, за ним шел Скол. Следующей на тропе была сама Серен Педак, за ней шагах в двадцати плелся Удинаас – он все еще опирался на имасское копье как на палку. Замыкали движение Чашка и Фир Сенгар.

Серен не была уверена, что сознательно желает уединения. Скорее это неистребимые привычки прежней профессии требуют возглавлять людей, пусть впереди и оказались двое воинов – Анди. Как будто им можно доверять… весьма подозрительные проводники, куда бы они ни вели.

Она часто вспоминала невозможное бегство из Летераса, полный хаос блужданий, противоречия – куда и зачем идти; вспоминала времена, когда они не могли тронуться с места – пускали корни в заброшенной хижине или покинутой деревушке… утомление не отпускало их, словно исходило не от плоти и крови. Душа Скабандари Кровавого Глаза ждет, как будто зловредный паразит, затаившийся во всеми забытом месте. Он – их очевидная цель… но Серен начала, наконец, сомневаться.

Сильхас пытался вести их на запад, всегда на запад, но каждый раз разворачивался – как будто угроза Рулада, Ханнана Мосага и их служителей слишком пугала его. Никакого смысла! Проклятый ублюдок может стать драконом. Или Сильхас – пацифист в глубине сердца? Едва ли. Он убивает людей так же просто, как другой давит москитов. Он поворачивал, щадя жизни спутников? Тоже едва ли. Дракон не оставляет никого в живых.

Они шли на север, все дальше от обитаемых районов. К самому краю Синей Розы, страны, некогда управляемой Тисте Анди – все еще прячущихся под носом Эдур и летерийцев. «Нет, я ничему не верю. Не могу. Сильхас Руин чует сородичей. Должен».

Подозревать Сильхаса Руина в обмане – одно дело, объявить об этом вслух – совсем другое. Ей не хватает храбрости. Так просто. Не легче ли брести и стараться не думать ни о чем серьезном… Вот Удинаас слишком много думает, и поглядите на него нынешнего! И даже он держит рот на замке. Почти всегда. Он может быть «беглым рабом», может быть «никем» – но он не глупец.

Поэтому она идет одна. Не связанная дружеством ни с кем – по крайней мере, здесь – и не желающая этого менять.

Развалины города, немногим больше чем груды камней, простирались во все стороны; склон впереди становился все круче, и вскоре она начала думать, что может слышать шепот песка, раскрошенной штукатурки, кусков и обломков… как будто их прохождение возбудило окрестности, как будто потоки слежавшегося мусора начинали стекаться к ногам странников. Как будто само их появление нарушило баланс.

Шепотки могут быть голосами, заглушенными ветром; она ощутила – и внезапное понимание покрыло лоб бусинками пота – что почти понимает смысл сказанного. Понимает слова камня и строительного раствора. «Я сама соскальзываю в безумие…»

– Когда ломается камень, он испускает вопль. Теперь ты слышишь меня, Серен Педак?

– Это ты, Тлен? Оставь меня в покое.

– Наделены ли жизнью садки? Вполне возможно. Невообразимо. Они – силы. Аспекты. Тенденции проявляются в предсказуемости – о, Великие Умы, давно ставшие прахом, страстно спорили об этом, как и положено одержимым. Но они не понимали. Каждый садок – словно сеть, наброшенная на все другие. Его голос – воля, необходимая для придания формы волшебству. Они этого не увидели. Не поняли сути. Им виделся… хаос, паутина, каждая нить которой – энергия недифференцированная, еще не сформулированная, еще не получившая форму от Старшего Бога.

Она слушала, ничего не понимая; сердце грохотало в груди, каждый вдох стал напряженным хрипом. Это не голос Тлена, поняла она вдруг. Другой лексикон. Другие ударения.

– Но К’рул понял. Пролитая кровь – потерянная кровь, бессильная кровь, как выясняется в конце. Покинутая, она умирает. Доказательства: достаточно посмотреть на насильственную смерть. Чтобы садки процветали, струясь в предназначенных руслах и каналах, должно быть живое тело, бОльшая форма, что существует сама по себе. Не хаос. Не Тьма, не Свет. Не жар и не холод. Нет, это должна быть сознательная противоположность беспорядку. Отрицание всего и вся, когда это всё и вся мертвы. Ибо истинный лик Смерти – растворение, в растворении таится хаос. Таится, пока последняя мошка энергии не откажется от волевой искры, от сознательного сопротивления. Ты поняла?

– Нет. Кто ты?

– Ну, есть и другой способ увидеть все это. К’рул сообразил, что не сможет сделать это в одиночку. Жертвоприношение, открытие его вен и артерий может стать бесполезным, может стать неудачей. Без живой плоти, без организованного функционирования.

Ах, эти садки, Серен Педак… они – диалог. Теперь ты видишь?

– Нет!

Ее гневный крик отразился эхом в руинах. Она видела, что Сильхас и Скол привстали и глядят в ее сторону.