Мир, в котором они оказались – неужели это взаправду мир Тьмы? Куральд Галайн? Тогда почему небо белое? Почему она с почти болезненной четкостью видит каждую деталь далеких пейзажей? Сами врата оказались чернильно-черными, непроницаемыми для глаза – она шагала вслепую, проклиная неровную почву – двадцать, тридцать шагов… Потом появился свет. Скалистые просторы, там и тут скрюченные, мертвые деревья, перламутровое небо.

Когда наступали местные сумерки, небо принимало странный розовый оттенок, потом сменявшийся все более темно-красными, сиреневыми и, наконец, чернело. Значит, имеется естественная смена дня и ночи. Там, где-то за белой мантией, ходит солнце.

Солнце в Королевстве Тьмы? Она не понимала.

Фир поглядел на стоящего в отдалении Сильхаса Руина. Затем повернулся и подошел к аквитору. – Уже недолго, – сказал он.

Серен нахмурилась: – Недолго до чего?

Он пожал плечами, не сводя глаз с имасского копья. – Думаю, Тралл одобрил бы это оружие. Охотнее, чем ты восприняла его меч.

В ней вскипел гнев: – Он сказал мне, Фир. Он дал мне меч, не сердце.

– Он был отвлечен. Его разум заполнили мысли о возвращении к Руладу – он обдумывал, чем обернется последняя встреча с братом. Он не мог позволить себе думать… о другом. Но руки его занимало другое – и выбор был сделан. Этим ритуалом заявила о себе душа Тралла.

Серен отвернулась. – Уже не имеет значения, Фир.

Для меня – имеет. – Тон его был суровым, горьким. – Мне все равно, что ты делаешь, как именно лишаешь себя чувств. Однажды мой брат потребовал женщину, которую я любил. Я не отказал – и теперь она мертва. Куда бы ни глядел я, аквитор – вижу потоки ее крови. В конце концов я утону в них… но это не важно. Пока я жив, пока отражаю атаки безумия – Серен Педак, я буду хранить и защищать тебя, ибо брат мой вложил меч в твои руки.

Он ушел. Серен все не поднимала головы.«Фир Сенгар, ты глуп. Глуп, как любой мужчина. Как все мужчины. К чему все ваши жесты? Ваша готовность принести жертву? Мы – не чистые сосуды. Мы лишены невинности. Мы не будем обращаться с вашими душами словно с хрупкими драгоценностями. Нет, дурачье, мы изгадим их, как свои – даже хуже, если такое вообще возможно».

Рядом захрустела галька – это Удинаас присел на корточки. В сложенных ладонях – гольян, извивающийся в крошечном, теряющем воду «прудике».

– Планируешь поделить на шестерых?

– Не в том дело, аквитор. Погляди на него. Поближе. Глаз нет. Рыба слепая.

– А что, это важно? – Но она уже поняла. Нахмурилась, встретила проницательный взор. – Мы видим не то, что тут есть на самом деле?

– Тьма, – ответил он. – Пещера. Чрево.

– Но… как? – Она огляделась. Пейзажи с избытком ломаного камня и тусклого лишайника. Мертвые, замшелые деревья. Небо

– Дар. Или проклятие, – сказал, вставая, Удинаас. – Она ведь взяла мужа, не так ли?

Серен следила, как он вернулся к ручью и осторожно опустил рыбку обратно в поток. Такого поступка Серен не ожидала. «Она? Кто взяла мужа?»

– Дар или проклятие, – повторил вернувшийся к ней Удинаас. – Споры не утихают.

– Мать Тьма… и Отец Свет.

Он улыбнулся – как всегда, холодно. – Наконец Серен Педак выглянула из норки. Я думал о троих братьях.

«Троих братьях?»

Он продолжал так, словно она знала: – Отродье Матери Тьмы. Но было много других, не так ли? Что же ставит троих особняком? Андарист, Аномандер, Сильхас. Что рассказал Скол? О, ничего. Но мы же видели гобелены. Андарист – сама полночь. Аномандер с гривой ярких как белый огонь волос. И наш Сильхас, ходячая бледная немочь, белее любого трупа и столь же неприветливый. Так что породило великий разрыв между матерью и сыновьями? Может, это не явление нежданного отчима, перед которым мамаша раздвинула ноги? Может, они узнали, кто именно был их отцом?

Она невольно перевела взгляд туда, где стоял Сильхас Руин. Потом фыркнула и отвернулась. – Этот так важно?

– Важно ли? Сейчас – нет, – ответил Удинаас. – Но будет важно.

– Почему? У каждой семьи есть секреты.

Удинаас засмеялся: – У меня возник вопрос. Если Сильхас Руин внешне подобен Свету, то каков он внутри?

– Этот мир – его отражение. «Но мы видим этот мир в ложном свете». Удинаас, я думала, что Тисте Эдур – дети Тьмы и Света.

– Да, следующие поколения – может быть. Они не связаны напрямую с тремя братьями.

– Скабандари.

– Да, думаю. Он ведь Отец Тень. Ах, что за семейка! Не забудем про сестер! Менандора и буйный огонь полудня. Шелтата Лор, возлюбленный сумрак вечера, и Сакуль Анкаду, изменчивая сучка ночи. Где остальные? Должны были быть – но куда-то подевались по дороге. Мифы ведь предпочитают простые числа, а что понятнее трех? Те трое, эти три…

– Но Скабандари – четвертый.

– Андарист мертв.

«О. Андарист мертв. Откуда ты всё это знаешь? Кто говорит с тобой в ночной лихорадке?»