Получив указания «сверху» и восприняв их как руководство к действию, незамедлительно и на всю мощь развернул свою работу советский пропагандистский аппарат. Пропагандистские органы в городах и селах, в Красной Армии прилагали все усилия для того, чтобы довести до как можно большего количества людей, внедрить в их сознание установки, сформулированные представителями высшего партийного и государственного руководства Ждановым и Молотовым, за которыми, как понимали многие, стоял Сталин.

Руководствуясь конкретными указаниями начальника ПУРККА Л.З. Мехлиса, армейские политработники акцентировали внимание личного состава на том, что начавшийся «освободительный поход» в Западную Украину и в Западную Белоруссию на деле является «революционной, наступательной войной», основная цель которой – избавление братских славянских народов – украинцев и белорусов от капиталистического гнета. Мехлис, находясь в боевых порядках частей Красной Армии перед вступлением их на польскую территорию, следил за развертыванием политико-пропагандистской работы среди личного состава. ПУРККА подготовило тезисы для обоснования этой военной акции СССР. В них содержался призыв «бить польских панов», причем явно не учитывалось то обстоятельство, что «паном» в Речи Посполитой называли любого гражданина мужского рода, имущего и неимущего. И лишь спустя 5 дней после начала «освободительного похода» с разрешения Сталина и К.Е. Ворошилова в тезисы были внесены соответствующие коррективы.

Сообщение о вступлении частей РККА на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии вызвало неоднозначную реакцию в различных слоях советского общества.

Например, рабочие некоторых заводов приветствовали эту новость, полагая, что Красная Армия идет бить немцев. [376] По мнению М.И. Мельтюхова, в результате проведенной политработы в войсках возник мощный патриотический подъем. Личный состав, писал Мельтюхов, выразил желание выполнить приказ «об освобождении братьев украинцев и белорусов». Историк приводил соответствующие высказывания красноармейцев и командиров, в которых звучало одобрение внешней политики сталинского руководства. [377]

Действительно, цифровые данные свидетельствуют о значительных усилиях, предпринимавшихся руководством ПУРККА по информационному обеспечению личного состава Белорусского и Украинского фронтов. В воинских частях, принимавших участие в «освободительном походе», с 17 сентября по 15 октября 1939 г. было распространено 3 264 000 экз. различных центральных периодических изданий. [378] На одном лишь Украинском фронте с 17 сентября по 15 октября удалось раздать красноармейцам и командирам свыше 1 млн. экз. центральных газет и более 9 млн. экз. различной пропагандистской литературы.

Но, несмотря на все усилия армейских пропагандистов, некоторые военнослужащие делали заявления, которые явно шли вразрез с официальными оценками событий. В этих высказываниях, которые квалифицировались органами НКВД как антисоветские, по существу подвергались сомнению бывшие на слуху сталинские пропагандистские установки об «агрессивных» и «неагрессивных» государствах, о «провокаторах войны», которые «привыкли загребать жар чужими руками» и т.д. и т.п.

Например, старший писарь 180-й стрелковой дивизии Карпов не сомневался в том, что активные действия Советского Союза обосновывались наличием договоренности с Германией о разделе Польши, согласно которому немцы получали ее западную часть, а Советский Союз – восточную. Аналогичным образом рассуждал красноармеец 2-й отдельной Краснознаменной армии Иванов. СССР, по его мнению, не только «развязал руки агрессору», т.е. Германии, но вместе «с этим агрессором уничтожил и разделил Польшу». Его сослуживцы высказывались аналогичным образом. Так, рядовой Востриков считал, что «Германия хотела захватить себе Польшу, а Советский Союз захватывает себе». Красноармейцы Харченко и Зарубаев фактически выступали с осуждением вооруженной акции Советского Союза против Польши. Первый из них говорил буквально следующее: «СССР и Германия при заключении договора (о ненападении. – В.Н.), очевидно, договорились между собой о разделе Польши и теперь это практически осуществляют». По мнению второго, приказ о переходе Красной Армией советско-польской границы мог вполне обоснованно побудить «капиталистов» сделать заявление о том, что СССР загребает «жар чужими руками». Поход в Польшу, заключал Зарубаев, – «это не помощь, а просто Советский Союз сам ввязался в войну».

Примечательно, что даже некоторые армейские политработники, которые были призваны доводить до личного состава установки директивных органов о побудительных причинах «освободительного похода», порой действовали вразрез этим же установкам. Так, инструктор пропаганды 138-го кавполка старший политрук Караваев выражал уверенность в том, что на глазах у всех происходил раздел Польши. Он высказывал и следующее предположение: решение об этом разделе было принято в момент заключения пакта о ненападении между СССР и Германией.

Своеобразно интерпретировались в подобного рода разговорах утверждения советской пропаганды о миролюбивой политике СССР и известный лозунг «чужой земли нам не нужно». Красноармеец 13-го стрелкового корпуса Кружилин в связи началом «освободительного похода» в Польшу задавался недоуменным вопросом: «На нас не напали фашисты и мы чужой земли ни пяди не хотим брать, так почему же мы выступаем?». В том же духе высказывался красноармеец Муравицкий, который недоумевал, зачем было необходимо «защищать Западную Украину и Белоруссию, ведь у нас политика мира, пусть они сами освобождаются»; на СССР никто не нападал, «ну и ладно». Им вторил и красноармеец Шелудчев: переход советско-польской границы частями Красной Армии, по его мнению, противоречил лозунгу «мы чужой земли не хотим». В Польше и в других странах, рассуждал Шелудчев, имеются компартии, пролетариат, так «пусть они сами совершают революцию и своими силами избавляются от помещиков и капиталистов».

Порой в высказываниях военнослужащих, отмеченных сотрудниками особых отделов НКВД, звучало осуждение внешней политики сталинского руководства, которая прямо характеризовалась как захватническая. Военнослужащий одной из воинских частей Ленинградского военного округа Макаров был уверен, что СССР «стал фактически помогать Гитлеру в захвате Польши». Утверждения советской пропаганды о миролюбии вызывали у него только протест: «Пишут о мире, а на самом деле стали агрессорами». Что касается населения Западной Украины и Западной Белоруссии, то, как считал Макаров, оно вовсе не нуждалось ни в какой помощи. Свой вывод он формулировал следующим образом: эти территории «мы (т.е. Красная Армия. – В.Н.)… захватываем и только формально сообщаем, что не воюем, а становимся на их защиту».

В таком же контексте прозвучало высказывание красноармейца одной из воинских частей Харьковского военного округа Корасыка. Он утверждал, что подобно немцам, которые вступили в Польшу как захватчики, по отношению к этой стране сходную роль играла и Красная Армия, помимо прочего, способствуя своими действиями новому кровопролитию. Красноармеец Поздняков, служивший во 2-й Краснознаменной армии, заявлял:

СССР вступил на территорию Польши, уже разбитой немцами. Получается, рассуждал он, «что мы тоже загребаем жар чужими руками». Наконец, по мнению военнослужащего Ленинградского военного округа Иофчика, СССР почувствовал слабость польской армии, «и давай заниматься захватнической политикой». Как своеобразный итог его размышлений вывод, часто встречавшийся в высказываниях военнослужащих, – хотя устно и письменно советская пропаганда выступала с осуждением агрессии, СССР «по существу дела» сам стал агрессором. [379]