В данном случае ссылка на Гераклита - преднамеренная демонстрация неуемного стремления, объясняющего искать достаточно известных и авторитетных предшественников, причем искать на всю глубину собственного опыта и предполагаемого опыта другой стороны общения, искать как вероятные точки общности, соприкосновения, взаимопонимания. Роль таких точек, будь то предшественники, антиципации, прецеденты, идеи, положения, формулы и т.п. вплоть до сказочных персонажей и героев мультфильмов, - служить опорами и строительным материалом для возведения лесов, в которые объясняющий пытается одеть известное ему, но подлежащее объяснению. Со своей стороны слушатель или читатель, двигаясь по этим лесам как по известным контурам неизвестного, получает возможность совершить скачок от известного к неизвестному, понять это неизвестное, перевести его в известное для себя. Поскольку в процедуры объяснения включены такие трудно поддающиеся точному учету составляющие, как оценка объясняющим областей пересечения собственного опыта и опыта другой стороны общения (или консенсуса, тезауруса аудитории), а также и искусство объясняющего выбирать именно тот, общий сторонам общения, смыслонесущий материал, который наилучшим образом способен "оконтурить" неизвестное известным и облегчить аудитории путь к пониманию нового, акт общения не обладает ни гарантированной однозначностью, ни стопроцентной вероятностью восприятия нового именно в том смысле, какой хотел бы ему сообщить объясняющий. При всем том условия осуществимости акта общения-объяснения, и прежде всего неизбежность обращения-ретроспекции поиска в предшествующем акту совместном опыте сторон объединяющих моментов, являются в высшей степени универсальными. Их действие фиксируется во всех очагах культуры на любых уровнях и в любых формах знакового общения.

По ряду причин, из которых мы коснемся только одной - роли логического учения Аристотеля в формировании проблематики европейских философских и особенно логических исследований, поставленная еще Гераклитом проблема ретроспективы, опосредования нового наличным в процессах общения оказалась надолго "закрытой" в том же смысле, в каком поставленную Декартом и его современниками проблему тяготения Ньютон на двести лет закрыл для исследований, превратив ее в постулат, не требующий доказательства и обоснования.

Логическое учение Аристотеля формировало предмет европейских логических и лингвистических исследований, исходя из постулата, что предложения-высказывания суть дискретные, автономные и завершенные в формальном отношении носители смысла - высшие лингвистические и логические единицы, которые и позволяют и требуют обособленного анализа по общности или различию формальных структур (грамматика), состава и содержания слов-понятий (силлогистика). Последовательностью предложений, образующих связный текст, ни Аристотель, ни логики, ни лингвисты не занимались вплоть до второй половины XX в., да и сейчас большинство логиков и лингвистов придерживается традиционного постулата, что высказывание как высшая логическая единица есть предложение, а предложение как высшая лингвистическая единица есть "законченная мысль". Представление о тексте как о более высокой логико-лингвистической единице пока еще только озадачивает логиков и лингвистов, как и необходимость вывода, обоснования, каузального представления природы предложений-высказываний, этих традиционных абсолютов и "начал" логики и лингвистики. Эффекты же ретроспективы, опосредования нового наличным прописаны как раз по тексту, вернее, по процессу наращивания текста как основной знаковой формально-содержательной целостности, то есть их невозможно изъять, изучить, формализовать в процессах анализа предложений - они выявляются во взаимозависимости, и довольно жесткой, предложений единого связного текста.

Интуитивно каждому (кроме лингвиста, пока он лингвист) ясно, что любой текст в отличие, например, от упражнения в учебнике иностранного языка состоит из достаточно строгой последовательности уникальных для данного текста, не повторяющих друг друга предложений (только припевы в песнях исполняются многократно), что любой повтор на уровне предложений, абзацев, страниц даже редактором лингвистического журнала будет идентифицирован как очевидная "ошибка" или "небрежность" автора. Но эта интуитивная ясность, формализованная разве что в авторском праве и в уложении о наказании за плагиат, счастливо избегала формализованной экспликации вплоть до логико-лингвистической авантюры с МП (машинным переводом).

Машинным переводчикам пришлось заняться связным текстом, и с точки зрения традиционных постулатов это не предвещало никаких осложнений, поскольку, какими бы сложными и объемистыми ни были описания "отмеченных" в данной речевой общности предложений, они всегда оставались бы конечными, однозначно или почти однозначно связанными с такими же описаниями-каталогами предложений другой речевой общности, а быстродействие ЭВМ всегда позволяло бы перевести текст как последовательность предложений одной общности в адекватную последовательность предложений другой. Все это, естественно, только при том условии, что предложения-высказывания действительно являются высшими логико-лингвистическими единицами и число их в любой общности конечно.

Неудачи машинного перевода впервые столкнули человечество с необходимостью экспликации эффектов ретроспективы, дали начало серии лингвистических, логических, науковедческих открытий, которые и сегодня по куновской классификации приходится относить к классу открытий-аномалий, требующих для своего объяснения "научной революции" - смены дисциплинарных парадигм.

Первое открытие из этой серии аномалий принадлежит Ципфу (1), который, анализируя тексты современных и древних, английских и греческих и других авторов, обнаружил "ранговое распределение", или, как теперь его называют, "закон Ципфа". Выяснилось, что между словарем текста и длиной текста (число словоупотреблений) существует жесткая количественная связь. Если словарь связного текста представить списком слов по убыванию частоты, то возникает четкое ранжирование, подчиненное закону: произведение ранга на чистоту - величина для связного текста постоянная, то есть частота употреблений наиболее часто встречающегося слова (1-й ранг) определит объем всех следующих рангов, причем порядковый номер ранга будет показывать число входящих в него слов и в последнем ранге окажутся слова, лишь единожды употребленные. Уже Ципф обнаружил, что ранговое распределение является настолько жестким правилом, что его нарушения можно использовать для диагностики психических расстройств и заболеваний. Ципф, правда, не вышел на идею текста как высшей лингвистической единицы, но его закон подталкивал к этому. Если слова по частоте их употребления образуют жесткую замкнутую систему, то текст всегда завершен, и любая попытка нарастить текст, что всегда и происходит в актах осмысленного адресного общения, потребует ввода новых для текста слов в окружении употреблявшихся уже в тексте слов, то есть потребует опосредования нового слова или понятия наличными, общими для говорящего и слушающего словами данного текста.

Такую гипотезу просто проверить: если закон Ципфа есть формальное выявление процесса опосредования нового наличным, предшествующим, он должен выполняться для любой, взятой от начала целостной части текста, но может и не выполняться, если берутся отрезки текста из его середины или конца, то есть эффекты ретроспективы должны выявляться как опоры на слова-предшественники, включая всю глубину текста, предшествующую появлению данного предложения. Попытки проверить эту гипотезу показывают, что именно так и обстоит дело, то есть предложения оказываются не "законченной мыслью" или автономным высказыванием - вне связного текста ни одно предложение не несет информации, - а теми самыми лесами говорящего-объясняющего, с помощью которых он создает слушающему условия для восприятия и понимания нового.

Второе открытие связано с именем Ингве (2), который предложил "гипотезу глубины памяти" и привел массу эмпирических свидетельств в ее пользу. Основываясь на данных Миллера по емкости быстродействующей человеческой памяти (способность удерживать одновременно 7+2 различения), Ингве показал, что процесс беглой речи есть, и с точки зрения говорящего, и с точки зрения слушающего, многоуровневый синтез различений в единицы более высокого порядка (фонема - слог - слово - член предложения - простое предложение - сложное предложение - группа предложений) с отводом таких целостностей в долговременную память. В свете этой гипотезы предложение, на объем и состав которого наложены ограничения по глубине (49 слов-различений - потолок для простого предложения), не может рассматриваться как самостоятельный и автономный носитель смысла. И хотя смыслы бывают разные, в том числе и такие, для которых хватает и одного предложения, в общем случае смысл как подлежащая передаче целостность оказывается фрагментированным и распределенным по серии связанных этим смыслом в целое предложений, каждое из которых удовлетворяет требованиям глубины, а сам процесс восприятия, понимания речи приобретает инкрементно-кумулятивный характер извлечения частиц смысла из линейной последовательности предложений и складывания их в смысловую целостность.