Взгляд старика перенёсся на картину над камином. Теперь, когда Гарри как следует огляделся, он увидел, что это была единственная картина в комнате. Не было ни фотографии Альбуса Дамблдора, ничьих других.

— Мистер Дамблдор, — робко спросила Гермиона, — это Ваша сестра? Ариана?

— Да, — процедил Аберфорс. — Читали Риту Скитер, барышня?

Даже в розоватом свете очага было видно, что Гермиона покраснела.

— Нам о ней говорил Эльфиас Додж, — сказал Гарри, пытаясь защитить Гермиону.

— Старый хрыч, — пробормотал Аберфорс, делая очередной глоток мёда. — Этот верил, что солнце светит из кабинета моего брата. Хотя, многие верили, судя по всему, вы трое тоже.

Гарри промолчал. Он не хотел делиться сомнениями и неопределённостью относительно Дамблдора, над которыми ломал голову уже несколько месяцев. Он сделал свой выбор, когда копал могилу для Добби, принял решение двигаться дальше по извилистой, полной опасностей дороге, которую ему указал Альбус Дамблдор, согласиться с тем, что ему не рассказали всего, что он хотел бы знать, но просто довериться. Ему не хотелось снова сомневаться, не хотелось слышать ничего, что могло бы заставить его отклониться от своей цели. Он встретился взглядом с Аберфорсом, глаза которого были потрясающе похожи на глаза его брата: возникало ощущение, что ярко-голубые глаза видят насквозь человека, которого рассматривают, и Гарри пришло в голову, что Аберфорс читает его мысли и презирает его за них.

— Профессор Дамблдор любил Гарри, очень сильно, — тихонько проговорила Гермиона.

— Да неужели? — сказал Аберфорс. — Поразительно, как много людей из тех, кого любил мой брат, кончили хуже, чем если бы он не лез к ним.

— О чём вы? — задушено спросила Гермиона.

— Не твоё дело, — огрызнулся Аберфорс.

— Но это серьёзное обвинение! — сказала Гермиона. — Вы… Вы о своей сестре говорите?

Аберфорс сердито посмотрел на неё. Его губы шевелились, будто он пережёвывал слова, которые не хотел произносить. Затем его прорвало.

— Когда моей сестре было шесть, на неё напали три маггловских мальчишки. Они увидели, как она колдует, когда подглядывали сквозь изгородь на заднем дворе. Она была ребёнком и не могла контролировать себя, ни один колдун или ведьма в этом возрасте не могут. Полагаю, то, что они увидели, напугало их. Они перелезли через ограду и, когда она не смогла объяснить им, в чём фокус, они малость увлеклись, пытаясь заставить маленькую дурочку перестать делать это.

Глаза Гермионы в свете огня были огромными, Рон выглядел несколько побледневшим. Аберфорс поднялся, он был таким же высоким, как и Альбус, и неожиданно страшным в своей ярости и боли.

— То, что они натворили, разрушило её, она так никогда и не оправилась от этого. Она бы не использовала магию, но не могла от неё избавиться — сила осталась в ней и сводила с ума, когда она не могла её контролировать, сила вырывалась наружу, и тогда сестра становилась странной и опасной. Но чаще всего она была ласковой и пугливой и безобидной.

Отец выследил тех подонков, что сотворили с ней это, — продолжил Аберфорс, — и напал на них. И его за это заточили в Азкабан. Он никогда так и не признался, почему так поступил, потому что если бы в Министерстве узнали, что стало с Арианой, её бы наверняка упекли в Св. Мунго. Они бы объявили её, неуравновешенную, с силой, рвущейся наружу в моменты, когда она не могла с ней справиться, серьёзной угрозой Международному Уставу Секретности.

Мы должны были держать её в безопасности и избежать огласки. Мы переехали, сделали вид, что она больна, и мать ухаживала за ней, стараясь, чтобы она всегда была счастлива и спокойна.

Её любимцем был я, — сказал он, и с этими словами сквозь морщины и спутанную бороду Аберфорса проглянул неряшливый школьник. — Не Альбус — тот, когда был дома, вечно сидел в своей комнате, читая книги или подсчитывая награды, ведя переписку с "наиболее выдающимися личностями в современном магическом мире", — передразнил Аберфорс. — Он не хотел с ней возиться. Я ей нравился больше. Я мог уговорить её поесть, когда она отказывалась есть у матери, я мог унять её, когда она злилась, а когда она была спокойная, то помогала мне кормить коз.

А потом, когда ей исполнилось четырнадцать… Понимаете, меня там не было, — продолжил Аберфорс. — Если бы я был там, я бы смог успокоить её. У неё случился очередной приступ ярости, а мать была уже не так молода, и… это был несчастный случай. Ариана не могла справиться с собой. Но мать погибла.

Гарри испытывал смесь жалости и отвращения, он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорс продолжал говорить, и Гарри размышлял, как много времени прошло с тех пор, как тот рассказывал эту историю и рассказывал ли вообще когда-либо.

— Это поставило крест на кругосветном путешествии Альбуса в компании Доджа. Они оба приехали домой на похороны матери, и Додж уехал дальше сам по себе, а Альбус стал главой семьи. Ха! — Аберфорс сплюнул в огонь.

— Я говорил ему, что присматривал бы за ней, мне до школы дела не было, я бы дома остался и занимался ею. А он сказал, что я должен закончить обучение и что он возьмёт сестру на себя вместо матери. Маленькое унижение для Мистера Отличника — за уход за полусумасшедшей сестрой, чтобы она в какой-то момент не взорвала дом, не полагается наград. Но несколько недель он неплохо справлялся… пока этот не появился.