– Ты не забудешь кормить Дэвида?

– Конечно нет.

Он смотрел на нее заботливо, вежливо, но она голову могла дать на отсечение: ему не терпелось уйти. «В чем причина? Ведь он пришел к ней сам в трудную минуту, когда она уже вполне научилась обходиться без него. Он нуждался в ней, и она дала ему все, что могла, все, что было в ее силах. Она нужна ему и теперь... Как нянька, как домработница».

Она переспросила, и голос ее впервые за все долгое последнее время прозвучал резко:

– Что «нет»?

– Не забуду. – Он даже не заметил перемены.

– И Сеню корми.

– Хорошо.

Она помолчала. Слова любви рвались из сердца, но не выходили наружу, прилипли к языку.

– И стиральную машину не забывай выключать.

– Конечно.

– Ну, иди? – сказала вопросительно, надеясь, что он останется. Хоть на чуть-чуть.

– Да. Я, может быть, еще забегу. Если работа будет недалеко. – Он знал, что сегодня ему опять надо быть в отделении у Ризкина.

У нее немного отлегло от сердца. «Зайдет. Она будет ждать».

– Так ты сейчас на работу?

– Да.

– Хорошо...

Работа по-прежнему была табу.

– Ну, иди.

– Пока!

Он подошел, клюнул ее в щеку, торопливо, ни к чему не обязывающе, и вышел. Дверь палаты закрылась. Тина несколько секунд глядела на дверь, потом повалилась на узкую кровать и от бессилия заплакала. Она не плакала уже очень давно – после операции ни разу.

Но Тина была не единственной страдающей влюбленной душой в отделении. Не меньше ее страдала Маша. Владик Дорн принципиально не высовывался из ординаторской, делая вид, что не хочет навязываться. Такой политике способствовало и то, что Раиса ушла на неделю на больничный.

«А потом я должна ее отправить в декрет, – решила Маша. – Опасно ей уже ездить на работу из области с таким животом».

Владик же в отсутствие Раисы буквально расцвел – ходил по ординаторской, насвистывая, перестал со страхом оглядываться на дверь и даже пару раз рассказал Барашкову по анекдоту.

«Чего это он прыгает, как кузнечик», – удивился Аркадий, но перемену в настроении Дорна с отсутствием Раисы не связал. Барашков был занят планом обследования Тины. Уже в первый день она должна была пройти хотя бы самые поверхностные исследования – и он воспользовался хорошим настроением Дорна.

– Смотри внимательнее, – предупредил Владика Аркадий, отдавая ему только что заведенную историю болезни. – Это тебе не кто-нибудь, это Валентина Николаевна.

– Что, опять благотворительностью заниматься? – скривился Дорн.

– Все будет оплачено. Но если что пропустишь – головой ответишь.

– А что, я много что-нибудь когда-нибудь пропускал? – взвился Дорн.

– Не знаю. Но здесь что-нибудь пропустить права не имеешь.

– Вы бы выбирали выражения. Можно подумать, в других случаях я имею право делать ошибки.

– Ладно, не цепляйся к словам.

Барашков ушел договариваться насчет Тины в отделение МРТ, а Владик засвистел еще громче, почувствовав победу. Не часто так бывало, чтобы он все-таки уел Аркадия.

Вдруг за дверью ординаторской из коридора послышался веселый женский смех, восторженные восклицания, звуки поцелуев.

«Что это у нас?» – Владик с удивлением приоткрыл в коридор дверь. Марья Филипповна обнимала на пороге своего кабинета высокую белокурую красавицу в шикарном белом пальто. «Это еще что за персонаж?» – удивился он и подглядел в щелочку, как молодые женщины, обнявшись, исчезли за Машиной дверью.

«Родственница, что ли? – подумал Дорн. – Что-то мне кажется знакомым это пальто». Ну да, вспомнил он. Вчера он видел, как Маша тоже в чем-то таком шла от лифта. Он еще подумал, что белая ткань и большой черный меховой воротник ее толстят. Не может быть родственница, решил он. Слишком уж они с Машей разные. «Наверное, дама, – подумал Владик, – занимается продажей шмоток. Вот и уговорила мою будущую жену прикупить вещичку». Последние несколько дней Дорн думал о Маше как о своей сговоренной невесте.

Машу тоже заинтересовало Танино пальто. Пожалуй, вещи являются одним из главных средств объединения или разъединения женщин. Киньте двум ранее незнакомым между собой дамам кость для обсуждения в виде какой-нибудь модной тряпки – и вы увидите, как быстро эти дамы станут либо добрыми приятельницами, либо ненавистницами.

При первом же взгляде на Танино пальто Маша испытала не удивление, а разочарование. Точно такое же пальто двумя днями раньше привез ей в подарок отец.

– В Париже купила?